Тень Серебряной горы

На следующий день, 17 апреля, было воскресенье, первая седмица после Пасхи. Капитан встал, как обычно, рано, собрался, чисто побрился, позавтракал и вышел во двор. День был так себе, с позёмкой. Возле ворот стояли Пыжиков и Тарантуй, а остальные ждали на плацу. Капитан подошёл к ним. Костюков ударил в барабан, подняли прапор, потом они все, уже вместе с капитаном, развернулись и пошли к церкви. Возле церкви стоял Шалауров. О, подумал капитан, какой рачительный, новое дело освятить пришёл! – и усмехнулся. Но тут же помрачнел, так как сразу же подумалось, что остальные не идут никто, вся крепость, даже Степанида, потому что, говорят, кто служит, не рукоположенный. Вот так-то вот!

Они подошли к церкви. Костюков остановился возле звонницы, стал дёргать за верёвку, колокол мерно позванивал. Когда он отзвонил девять раз, капитан дал отмашку. Ситников открыл дверь, солдаты начали входить. Когда они все вошли, капитан сделал знак Шалаурову. Но тот не стал входить, а вдруг заговорил:

– Господин капитан, Василий Юрьевич! Не вели казнить, как говорится, но у меня опять к тебе дело. Преспешное!

Капитан внимательно посмотрел на Шалаурова, обернулся на дверь, увидел в ней Ситникова и сказал:

– Начинайте без меня.

Дверь в церковь закрылась. Капитан кивнул Шалаурову, тот начал:

– Ночью не хотел тебя тревожить, промолчал, а сам до утра глаз не сомкнул, места себе не находил! Ненадёжное это дело, Василий Юрьевич, времена сейчас сам знаешь какие, государыня крута, чуть что не по ейному, сразу на плаху! А тут как плаху миновать? Никак!

Капитан нахмурился, спросил:

– Что случилось? Отвечай толково!

– Не потянуть нам это дело, Василий Юрьевич, никак не потянуть! – с досадой начал Шалауров. – Никаких моих денег не хватит! А как взялся, так и отвечай! А что я отвечу? А… – Но тут он увидел, что капитан теряет всякое терпение, и потому быстро сказал: – Низкий тебе поклон, Василий Юрьевич, что ты меня вчера остановил. А так бы подмахнул подряд. А что дальше? Это же и в самом деле какие шлюпки? Это же ковчеги Ноевы! Они, я в чертежах смотрел, десяти сажен в длину, трёх в ширину, двух в глубину, и на них палуба, две мачты, а это ещё давай им канаты, блоки, прочий такелаж, и якоря, и цепь, и другого разного железного морского художества не сосчитать. Где мы всё это здесь возьмём? У нас не Архангельск, не Тобольск и даже не Якутск, у нас один кузнец на всю крепость. А сделать сказано к весне! А уже и так весна. Маяк я поставлю. И казармы. А дупель-шлюпки как? Да я их ни разу не видел, это их новомодная выдумка, наши устюжские испокон века на кочах ходили, так я коч с закрытыми глазами построю. И железа к нему никакого не надо! А здесь просмотрели умники. А первый умник наш адъюнкт! Тоже нашли с кем связаться!

– И что теперь делать? – спросил капитан.

– Я ещё, слава богу, никаких бумаг с вами не подписывал, – сказал Шалауров и перекрестился. И прибавил: – Я человек вольный! Пока что…

– Ладно, – сказал капитан, – надо подумать. Служба идёт. Заходи!

Шалауров молча отказался. Капитан вошёл в церковь один, прошёл к амвону, открыл часослов, отыскал по его разумению нужное место и начал читать. Солдаты время от времени крестились. А капитану, вот же грех какой, ничего приличного в голову не шло. Думалось только о дупель-шлюпках и о том, что их и в самом деле у них не построишь. А государыня Анна Иоанновна, она крута, она и слушать не станет, а только велит кому надо…

И капитан вздыхал, читал, думать было некогда, и время шло.

Закончив чтение, капитан закрыл часослов, знаком велел всем выходить и так же знаком велел Меркулову остаться и прибрать. Меркулов остался, а все остальные вышли и остановились. Капитан дал денег, и они, построившись, пошли. Когда они отошли подальше, капитан повернулся к Шалаурову и спросил:

– Так, говоришь, ковчеги? А Черепухин что сказал?

– А ничего, он говорит, управишься.

– А господин адъюнкт?

– А господин адъюнкт, я думаю, совсем ничего не понимает. Ему везде Санкт-Петербург. Сел на извозчика, сказал куда ехать, и тот довезёт. И так ему и дупель-шлюпки. Не буду я с ним ничего подписывать! И ни казармы строить, ни маяк – ничего! Потому что тут только начни, потом не отобьёшься, и будешь один во всём виноват. А зачем мне это? Мне и на воле хорошо.

Капитан сердито хмыкнул и сказал:

– Ладно. Пошли, поговорим с адъюнктом.

Пошли напрямик, по насту. Наст хорошо держал. Шалауров сзади говорил:

– Я после всю ночь не спал, считал. Это же явный недосмотр, а то и совсем воровство. Воруют наверху, а ответ нам держать!

Они подошли к съезжей и, не стучась, вошли. Адъюнкт сидел за столом, среди бумаг, что-то пописывал, почёркивал. При виде капитана сделал вид, будто встаёт. Капитан махнул рукой, чтобы сидел, а сам стоя начал:

– Заминка у нас получается, Григорий Матвеевич. Засомневался наш купец. Говорит, не осилить ему дупель-шлюпки. Так, Никита?

Шалауров согласно кивнул и, не сдержавшись, прибавил: