Тень Серебряной горы

А им нужно было ехать ещё двое суток! Утром они опять поехали, держась своего берега, крутого, левого. А дальше, думал капитан, слева начнутся болота, и этот берег опустится, а справа, напротив, поднимется, и он таким высоким будет до самого моря. Вот там и надо было бы ставить маяк, и тогда, как адъюнкт и говорил, его будет за двадцать вёрст видно! А что такое острова Пять Пальцев? Их из-под воды почти что незаметно! И разве адъюнкта напугаешь, думал капитан, что нельзя ставить маяк на чукочьей стороне? Да он только из-за одной вредности велит его там поставить! А чтобы дело лучше спорилось, он даст Софрону ещё пять рублей, а мужикам отсыплет по полтине, вот и всё! Приедем, а маяк уже стоит! Только мы на этом берегу, на нашем, а он на том, на чукочьем, и ледоход идёт, и нам до него не достать! Вот о чём думал тогда капитан, и его трясло от злости. А солнце всё грело и грело, а лёд всё подтапливало и подтапливало, и он трещал, начинал расползаться, собаки визжали, капитан их нещадно стегал, они визжали ещё громче. Солдаты шли молча.

И вдруг Пыжиков закричал:

– Маяк! Маяк!

Все остановились, стали спрашивать, где это, а он продолжал показывать вперёд. Никто из солдат не стал с ним спорить. Ну ещё бы! Пыжиков же был первым стрелком в команде, говорили, он зоркий как чёрт… А вот капитан смотрел туда, куда показывал Пыжиков, и ничего не видел! Тогда Пыжиков ему сказал:

– Вон там! На ихнем берегу! На самом краю! Над обрывом! Сруб, венцов на двадцать, не меньше. И чёрный-пречёрный.

– Топляк всегда чёрный, – сказал капитан и ещё раз проморгался, но так ничего и не увидел.

Зато подумал: вот и славно, и спросил, далеко ли это. Пыжиков ответил, что вёрст семь. И прибавил:

– Но за сегодня уже не дойти.

Капитан подумал и сказал:

– Тогда стреляй!

Пыжиков задрал вверх ружьё, выстрелил. Подождали, но ответа не было.

– И огня не подают, – сказал Пыжиков.

– Неладно что-то там у них, – сказал Синельников.

Все промолчали. Стояли, смотрели вперёд, где, как сказал Пыжиков, он видел маяк. После капитан не выдержал, ещё спросил:

– Что там ещё?

– Всё по-прежнему, – ответил Пыжиков. – Молчат!

Капитан подумал, осмотрелся, лёд был ещё крепок, и приказал поворачивать к правому берегу.

– По реке, – прибавил он, – мы не дойдём, не успеем. Лёд уже вот-вот сорвётся.

И они пошли. Шли скорым шагом. Лёд начал громко трещать. Они побежали. Теперь собак не нужно было погонять, они всё чуяли, бежали как могли. Так они все бежали, может, целый час, покуда добежали. А правый берег был крутой, обрывистый, бросили верёвку с крючьями, Мешков, как самый лёгкий, полез первым, потом все за ним. Нет, сперва нарты и собак, а уже после остальные. Передохнули, отдышались и двинулись дальше. Шли, молчали. До маяка, по подсчётам капитана, оставалось версты три. Но и время было уже почти что полунощное, даже по летнему времени сумеречное. Можно было объявить привал, но капитан не объявлял, а он только приказал, чтобы взяли ружья под курок. Теперь капитан шёл впереди. Того бугра, на котором якобы стоял маяк, из-за поворота берега видно не было.

Зато реку было видно далеко. Вперёд, вниз про течению, она была белая, ровная, и сзади тоже поначалу ровная, но зато чем дальше назад, тем на ней было всё больше и больше чёрных трещин. И шум оттуда становился всё громче и громче. Ледоход, подумал капитан, остались бы на нашем берегу, снесло бы.

А так они шли по высокому ровному месту. Сейчас, подумал капитан, они перевалят через сопку, и им сразу всё откроется.

Так оно и случилось. Они поднялись на вершину сопки и увидели…

Но что они увидели, то и увидели, и ничего один другому не сказали, а пошли дальше, вперёд. Меркулов вёл собак. Собаки выли, упирались, Меркулов их пинал, и они шли. Капитан смотрел на сруб, считал венцы. Их оказалось двадцать два. Почти на треть успели положить, подумал капитан, снимая шапку. Остальные поснимали тоже.

Первым на поляне лежал Софрон Лукьянович. У него была пробита грудь. Копьём, подумал капитан, обошлись и без железа. Лицо у Софрона было всё исклёвано, и глаз, конечно, уже не было, Атч-ытагынов ворон, что ли, прилетал? Капитан перекрестился, пошёл дальше.

Дальше лежал Орлов без головы. Голова лежала рядом, и тоже безглазая.

Мастеровые, шестеро, лежали кто где, они, наверное, кинулись разбегаться, но им не дали. Всех убили. И всех клевал ворон. И убиты они были не так и давно – вчера или позавчера.