Тень Серебряной горы

На ночном привале было уже легче – они вступили в тайгу, развели большой костёр, как следует обогрелись и обсушились. Также и ужин был горячий. А после ужина, дождавшись, когда капитан уляжется спать, солдаты стали вспомнить о маяке и об убитых там, и предполагать, что там могло случиться. Предполагали всякую нелепицу, капитан накрывался с головой, чтобы всего этого не слышать, но не помогало.

Весь второй день они шли по тайге, по чукочьей тропе, и держали ружья под курок, на всякий случай. Ночью опять вспоминали убитых и гадали, что бы это могло значить.

На третий день приморозило, тащить нарты стало легче. А ночью, среди прочих глупостей, солдаты стали вспоминать и о Серебряной горе. Капитан лежал за нартами, молчал и гневно удивлялся тому, что при чём здесь эта гора, если она вообще существует, ведь на эту гору, как говорили будто бы знающие люди, инородцы приводят своих колдунов и казнят их, кровь колдунов проливается на гору, гора становится серебряной, инородцы обламывают с неё серебра сколько надо, привозят его в Нижнеколымск и платят им ясак. Какая глупость, думал капитан, невольно вынужденный слушать эти дурацкие байки, да никогда никто из инородцев не привозил в крепость серебра ни на полногтя! И в ясачных книгах нет ни одной записи о серебре, а эти записи ведутся уже почти восемьдесят лет, то есть ещё от Стадухина, да и ни на одном инородце никто от веку не видел ни одного серебряного украшения! Но людям что, людям только позволь почесать языком, и им больше ничего не надо! Подумав так, капитан перевернулся на другой бок, накрылся оленьей шкурой, прочёл Отче Наш и заснул.

На четвёртый день они прошли ещё вёрст двадцать и уже к полудню остановились напротив их, опять же Стадухинской, протоки. А река там широченная, версты четыре, не меньше, а лёд уже почти прошёл, вода была чистая, чёрная, только иногда по ней промелькивали полузатопленные льдины-шатуны. Пыжиков опять встал на плечи Синельникову и начал показывать руками, что это свои. На том берегу, в казачьем секрете, их заметили и вскоре выслали за ними карбас. Карбас шёл долго, его постоянно сносило. Потом он наконец причалил. Капитан, солдаты и собаки начали всходить на него, садиться. А где остальные, спросили казаки, чего вы их там оставили.

– Их там не мы, их там чукчи оставили, – просто ответил капитан.

– Всех, что ли? – спросили казаки.

Капитан кивнул, что всех.

И больше он в беседу не вступал. Солдаты затащили нарты и весь груз, расселись. Казаки отчалили. Солдаты начали, по одному, рассказывать. Начинали спокойно, негромко. А чем дальше, выходило тем громче и злее. Ну а когда причалили к нашему берегу и подступили к секрету, и оттуда вышли ещё казаки, то рассказ получился ещё азартнее.

Ну а когда вошли в Нижнеколымск, то капитан по-прежнему шёл впереди, за ним шли его солдаты, а за солдатами толпа всё умножалась и умножалась. Так что когда они прошли в ворота крепости, то затолпили народом весь двор. Капитан поднялся на крыльцо, а там уже стояли Степанида с Черепухиным, повернулся к людям и сказал:

– Солдат Иван Орлов, артельный староста Софрон Пальцев и шестеро мастеровых, бывших при них, убиты, – снял шапку и перекрестился.

Все молчали. Капитан подумал и прибавил:

– За государыню смерть приняли. Солдатской вдове Марье Орловой будет сегодня же выдано единовременное вспомоществование, а далее подадим в Якутск бумаги, и ей будет назначен пенсион. Марья, ты меня слышишь?

Из толпы показали, что слышит. Капитан повернулся к Черепухину. Черепухин согласно кивнул. Из толпы стали спрашивать, какое там было дело и с кем.

– С неприятелем, – кратко ответил капитан. – После всё расскажем, а пока что расходитесь. – И уже собрался уходить, но посмотрел на Степаниду и прибавил: – За веру люди полегли. Жёнки, все, которых не назвал, все завтра приходите в съезжую. И у кого дети, те с детьми, чтоб было видно.

И уже только после этого ушёл к себе.

Но не успел зайти и снова посмотреть на Степаниду, как дверь уже открылась, и вошли Хрипунов с Шалауровым, а за ними шёл и Черепухин.

И что было делать? Степанида кликнула Матрёну – накрывать. Капитан и гости сели. Капитан начал рассказывать. Рассказывал он кратко, без прикрас, то есть по существу, как сказал бы адъюнкт. Когда он закончил, все молчали, думали. Потом Черепухин врастяжку сказал:

– Какое-то их колдовство чукочье.

– Да, – сказал Хрипунов, – тут надо у Илэлэка спрашивать. Да его так и так звать надо. Одним нам с чукчами не справиться. И оставлять так нельзя! Вот нам и нужен Илэлэк!

– А я думаю, – сказал Шалауров, – что уже поздно. Они его на Серебряную гору отвезли и там закололи. И серебра наломали! Теперь повезут его в Америку и там у своих родичей на меха наменяют. На чёрных лисиц!

Капитан тяжко вздохнул. Шалауров разозлился и сказал:

– Не веришь? А вот крест!

И побожился. Все молчали. Тогда Хрипунов опять сказал, что как ни крути, а надо звать Илэлэка, и там будет видно, – и взялся за шапку. И Черепухин тоже встал. И Шалауров.