Тень скорби

Кроме Агнессы. Кроме Агнессы, которая сочла его по меньшей мере дурачком. Ах, сударь, вы дурачок. Эта презрительная усмешка. Нестерпимо. Из-за желания, такого же сильного желания — как с той девушкой в Бредфорде, когда ее маленькая сестра плакала в соседней подвальной комнате, унылой и темной, с закопченным подобием камина, куда он положил деньги. Понимание, конечно, что это, прежде всего, вопрос денег, но все же… О, желание! Конечно, когда ты в этих объятиях, ты, несомненно, желанен, тобой восхищаются, ты Нортенгерленд, король и завоеватель, ты мужчина, каким и должен быть. Ты мужчина — ах, доза сделала свое обезболивающее дело, потому что теперь он может прикоснуться к этому жуткому нарыву правды, — мужчина, которым, как ты боишься в душе, тебе никогда по-настоящему не стать.

В Брукройде Элен поцеловала Шарлотту, отстранила на расстояние вытянутой руки, чтобы как следует разглядеть, и сказала:

— Скажи хотя бы, что там лучше, чем в Стоунгэппе.

— Там лучше, чем в Стоунгэппе.

— И Уайты — более дружелюбные люди, чем Сиджвики?

— В целом более дружелюбные.

— В конце концов, они отпустили тебя сюда на день. Я считаю, это мило с их стороны.

— Конечно; и мне для этого пришлось всего только ползать перед ними на коленях, а по возвращении я должна буду возместить ущерб бесконечным шитьем. В чем дело, Элен? Уайты платят тебе адвокатский гонорар?

— Ах, Шарлотта, прости. Я просто старалась поднять тебе настроение.

— Ах, Элен, ты слишком добра. Следовало бы упрекнуть меня за скверный характер. С тобой я позволяю себе подобное, потому что остаюсь безнаказанной. И если ты не можешь упрекнуть меня, — Шарлотта потянулась за стеком[60] Джорджа Нюссея, — то хотя бы причини мне физическую боль. Я заслуживаю этого.

— Право же, я не стану, и ты не заслуживаешь. А как дети?

— Здесь, опять же, ситуацию следовало бы воспринимать как маленькое благословение. Они не столь необузданны, как отпрыски Сиджвиков; я даже, к своему изумлению, иногда ловлю себя на мысли, что мне почти нравится малыш. Нет, проблема, моя дорогая Элен, во мне. Я была несчастна на прежней должности гувернантки, а теперь занимаю должность гораздо более приятную во многих отношениях, но, тем не менее, все равно несчастна. Несомненно, работай я гувернанткой даже в самом лучшем на свете доме, я была бы несчастна. Такова моя порочность. И вероятно, самое страшное здесь — обладать этим гнетущим знанием, отчетливо понимать, что это лучшее, на что можно надеяться. Поговорим о чем-нибудь менее скучном, чем моя особа. Как джентльмен?

Джентльменом они всегда называли поклонника. Генри Нюссей всецело его одобрял: Элен иногда с улыбкой и дрожью говорила об утонченной нежности его чувств. Однако джентльмен все никак не переходил собственно к предложению о замужестве. И у Шарлотты появилось странное подозрение, что Элен нравится такое положение вещей.

— На днях Генри получил от него письмо, в котором тот утверждает, что чувства его остаются прежними, и я думаю, что пока лучше все так и оставить. Могу сообщить тебе нечто более удивительное: Мэри Тейлор покидает Англию.

— Не столько удивительно, сколько радостно. Она молодец.

Отец Мэри, истощенный непосильной работой в уплату долга, умер в этом году, и веселая, шумная семья Красного Дома рассыпалась.

— Да, но проделать весь долгий путь в Новую Зеландию… Это, по словам Мэри, конечная цель, если представится возможным ее достигнуть. Там женщины могут зарабатывать на жизнь способами, которые невозможны здесь, говорит она, то есть не только учить детей, шить или украшать шляпки, что для Мэри было бы равносильно черной отраве.

— Очень похоже на Мэри… — Шарлотта качает головой. — Жаль, что мне недостает ее смелости.

— А мне нет. Оказаться на другом конце света, не иметь возможности запросто передумать, вернуться домой или хотя бы приехать погостить — это ужасно. Ну разве только все-таки найдут способ прокладывать железную дорогу через океаны. Это напомнило мне… Ты часто получаешь вести от Брэнуэлла?

— Время от времени он пишет мне.

Шарлотта не стала добавлять: «От Брэнуэлла хороших вестей ждать не приходится». Сейчас у него была новая должность: дежурный клерк железной дороги «Лидс — Манчестер» на маленькой станции, малообещающе названной Ладденден-Фут[61]. Шарлотту сама мысль об этой работе приводила в уныние, но Брэнуэлл, едва получив место, разразился ораторской речью:

— Быть клерком на железной дороге вовсе не нудная, однообразная работа. Только подумайте о моряках, что вели корабли во времена королевы Елизаветы. Эти искатели приключений создавали новый мир — такова, безусловно, и роль железной дороги. Она меняет страну у нас на глазах. А посему, заняв эту должность, я фактически пройду сквозь врата будущего. В этом скрыта мощь и…

И что еще? Страшное осознание: спустя какое-то время после того как Брэнуэлл начинает говорить, перестаешь его слушать.

Тяжело определить с точностью, в какой момент спрятанное в земле семя стало ростком и этот росток сделался достаточно высоким и крепким, чтобы его заметили.