Тень скорби

— Все это делалось в спешке, — говорит Шарлотта, — и в ответ на ваше письмо о негодяе мистере Ньюби и его шокирующих лживых заявлениях. (Да, Энн, он действительно негодяй.) Как видите, мы не один человек. Каррер, Эллис и Эктон Беллы — это три сестры. Эллис — это наша сестра Эмили, которая… — Энн предостерегающе наступает Шарлотте на ногу. — В общем, Эллис хочет сохранить анонимность. Как и все мы… — «Нет, — думает Энн, — ты не хочешь, Шарлотта, даже если сама едва ли это осознаешь». — Но мы не собираемся ради этого становиться жертвами мошенничества или, что еще хуже, навлекать на себя подозрение в заговоре с мошенником.

— Я писала мистеру Ньюби, — вступает в разговор Энн, удивляясь спокойному звучанию собственного голоса, — настаивая, чтобы он прекратил прибегать к обманным заявлениям в рекламе моей книги, но ответа не получила.

— Ах. Я, конечно, не могу комментировать профессиональные стандарты коллег-издателей, но могу сказать, что ваши слова не являются для меня полной неожиданностью, — отвечает мистер Смит с сухой насмешкой. — Но полно, давайте пока оставим эту неприятную тему. Позвольте еще раз выразить, как безгранично я рад наконец-то встретиться с вами. Очевидно, что до сих пор вы предпочитали избегать взглядов общества, — однако смею ли я надеяться, что этот визит знаменует перемену вашего мнения? В крайнем случае позвольте хотя бы представить вас мистеру Уильямсу — нашему рецензенту. Тому, кто первым побудил меня к напечатанию «Джен Эйр»…

Мистер Уильямс, усатый, худощавый, гораздо старше своего работодателя, настолько же изнурен и неуверен, насколько мистер Смит свеж и решителен. Однако он искренне рад встретиться с господами Беллами, ибо это для него честь. Мистер Уильямс слушает их сбивчивый рассказ о своих книгах и своей жизни с какой-то робкой жадностью, которая заставляет Энн осознать… В общем, заставляет осознать истинное, настоящее, не Гондал: они — известные авторы. И в этот миг кажется, будто все те тысячи людей, о которых она думала в поезде, выходят из домов, распахивают окна, оборачиваются на улицах, чтобы с любопытством взглянуть на них.

Страшно. Невыносимо ли это? Наверное, нет. Нужно только наблюдать за Шарлоттой и смотреть, как делает она.

— Но позвольте, будучи в Лондоне, вы просто не имеете права, да-да, не имеете права пропустить выставку Королевской академии. Кроме того, Оперный театр…

— Право же, сударь, мы намеревались пробыть здесь ровно столько, сколько необходимо, чтобы встретиться с вами и мистером Ньюби по нашему делу, и сразу же вернуться домой.

— Ах, но, мисс Бронте, раз уж вы здесь, позвольте хотя бы представить мою мать и сестер. Мне не будет прощения, если они узнают, что упустили шанс познакомиться с Беллами. И не только они: есть множество других, поверьте, в особенности мистер Теккерей, который пришел бы в восторг при мысли увидеться с вами. Доверьтесь мне, это можно устроить, соблюдая определенную степень инкогнито…

«Инкогнито не может быть определенной степени, — думает Энн, — это абсолютное понятие». Впрочем, ничего страшного. Наблюдай за Шарлоттой, которая сидит на краешке стула, прикрывает рот рукой, пытливо и с сомнением вглядывается в красивое, чисто выбритое лицо мистера Джорджа Смита.

Глажение. Хотя и свежевыстиранная, одежда всех домочадцев, замечает Эмили, по-разному пахнет, когда ее гладишь. У папиных рубашек колючий уличный запах. Одежда Брэнуэлла пахнет как-то грустно.

Интересно, думает Эмили, что сейчас делают Шарлотта и Энн? Потом одергивает себя: она не хочет интересоваться. Она не хочет уделять внимания тому, что они сделали. Пускай. Это далеко от чарующих волн белых простыней и утюга, который скользит по ним, точно пароход.

Суббота. Папа приглашает мистера Николса выпить с ним чаю и, поскольку Эмили как раз проходит мимо с охапкой стираного белья в руках, распространяет приглашение и на нее. Она соглашается, хотя вполне могла бы обойтись. Мистер Николс по-своему очень хороший человек, но Эмили нечего ему сказать. К счастью, им с папой многое нужно обсудить. Папа просто-таки светится от хорошего настроения.

— Ваши труды пропадут зря, сударь, ибо традиции Хоуорта неимоверно живучи. О, я восхищаюсь вами и полностью одобряю, но сам не стал бы тратить времени на препирательства с той прачкой.