Тень скорби

— На каникулах грех чуть-чуть не расслабиться. Знаешь, когда я в Торп-Грине, меня никто не попрекнет этим. Я всегда ответственен. — Он рывком опускает стекло и высовывает голову наружу. — Что такое, какого черта мы ползем, как черепахи? При таком темпе мы доберемся до Китли, когда совсем стемнеет. Терпеть не могу ездить ночью.

— Мы наверстаем время, как только выедем на главную дорогу. Все будет в порядке.

— Дорогая Энн, ты слишком хороша для этого мира. — Брэнуэлл, бледный и раздраженный, поднимает стекло и откидывается на спинку сиденья, играя желваками. — Почему ты просто не скажешь, чтобы я держал свое дурное настроение при себе?

Она задумывается.

— Не знаю. Быть может, это не моя роль.

— А кто, по-твоему, выбирает нам роли? И разве мы не можем их поменять? Не бери в голову, я не жду ответа. Старик Робинсон виделся с тобой перед отъездом?

— Да. Он дал мне письмо для папы.

Брэнуэлл, поднимая бутылку, замирает и смотрит на нее.

— Какого рода письмо?

— Думаю, как обычно. Поздравления с праздником и так далее. Мистер Робинсон сетовал, что у него мало возможностей вести переписку с коллегами по церковной службе.

Брэнуэлл пристально смотрит на сестру, делает долгий выдох, пьет.

— С коллегами. Ну и пародия. Робинсон — крупнейший землевладелец в округе, и я слышал, что он едва ли занимался делами церкви, даже когда был здоров. А посмотри на папу… Кстати, как он выглядел? Я имею в виду старика Робинсона. Хуже?

— Хилый… Как всегда.

— Эдмунд будет прекрасно обеспечен, когда его отец наконец покинет наш мир. Девочки тоже. Лучше научи их, как бороться с охотниками за приданым.

— Не думаю, что смогу как-то расширить их познания в этой области.

— Что ж, как по мне, то вовсе не плохо, что они немного знают свет. Наша беда в том, что мы выросли в пустыне; папа бедный как церковная мышь; книжной добродетели хоть отбавляй — и практически ничего больше. Вот почему Шарлотту не могут загнать обратно в сарай, когда она вырвалась на вольные луга. Вероятно, цепляет какого-нибудь континентального муженька с вощеными усами, в то время как мы тут разговариваем. Знаешь, он меня ненавидит. Старик Робинсон.

— Он не старый. Он лишь немного старше миссис Робинсон.

— По сравнению с ней он мумия, — свирепо возражает Брэнуэлл.

Спиртное изменяет форму его рта, замечает Энн: как будто появляется несколько дополнительных зубов.

— Не понимаю, с чего бы ему тебя ненавидеть, — говорит Энн и невольно думает: «Или почему ты его ненавидишь?» — Под твоим руководством Эдмунд делает большие успехи в учебе, да и характер мальчика улучшился.

— Я добавляю каплю вот этого в его пресность, — говорит Брэнуэлл, размахивая бутылкой. — Улучшает характер за считанные минуты. — Он снова смеется, слишком громко для шумной, переполненной коляски. — Ох, и лицо у тебя. Нет, это очевидно… Послушай, я хочу сказать, что он доверил письмо для папы тебе, а не мне. Бедный папа, он не сможет его прочитать… с его-то зрением. Работа, то есть переутомление. Думаешь, кто-то будет помнить о нем, когда его не станет?

— Мы будем.

— О, но кто будет помнить нас? — Брэнуэлл хмурится. Энн наблюдает за жидкостью, которая плещется в бутылке. Странное вещество. За ним гонятся, чтобы согреться и приободриться, а оно делает тебя безжизненным и холодным. — Я скажу тебе, как обстоит дело со стариком Робинсоном. Он не хочет, чтобы я был чем-то, кроме как гувернером, который пичкает латынью его сына. Только функция, не больше. Когда миссис Робинсон рассказывала ему о моих стихотворениях в газете, у него был такой вид, будто его вот-вот стошнит. И в течение следующих нескольких дней он старался общаться со мной как можно оскорбительнее. Господи, мне ее жалко.

— Она хорошо держится.

— Ха, вы, женщины, готовы язык проглотить, лишь бы не сказать что-нибудь хорошее друг о друге.

Энн в недоумении наблюдает за резким профилем брата. Она не имела в виду ничего, кроме буквальной истины; и нет никакого смысла говорить о ней, наемной работнице, и миссис Робинсон, нанимательнице, «вы, женщины». Испарения виски сильны, и Энн начинает задумываться, а не опьянела ли она сама.

— Я бы хотела, чтобы Шарлотта вернулась домой.

— Зачем? Ты почти не видишь ее, когда она дома.

— Да, но теперь будет иначе. Мы откроем нашу школу, я уйду из Торп-Грина и…

— Уйдешь? — Он рывком садится, выпрямляясь. — Ты не можешь уйти. То есть… без тебя будет странно. Ты… ты как-то удерживаешь все в равновесии:

— Но ты ведь знаешь, что я никогда не была там счастлива, Брэнуэлл. Да, возможны гораздо худшие ситуации, но… как ты говорил, приходится быть в жизни не больше чем учителем, функцией.

— У женщин, конечно же, все иначе. — Его взгляд становится рассеянным, направленным в себя, и Энн уверена, что брат сейчас не видит ее. — Не спеши с решениями. Жизнь имеет привычку переворачивать все с ног на голову, не успеешь и глазом моргнуть… Какого дьявола мы опять остановились?