Тень скорби

— Что же, мисс Хартли скоро будет здесь и сообщит вам об остальных ваших обязанностях. Я пришлю наверх ваш сундук. Думаю, мисс Бронте, мы с вами поладим. — Мисс Пачетт со сдержанной улыбкой пожимает руку (или, коротко мурлыча, трется о ногу перед тем, как задрать хвост трубой и отправиться на охоту за птичками). — Вы, хвала Господу, не болтливы.

Эмили разбирает чемодан, когда в спальню входит ее коллега. Она несет свечу. Она не ставит ее на тумбочку, но выжидает пару мгновений, прислушивается, стоя у двери, ведущей в дортуар, потом распахивает дверь, выкрикивает:

— Так, еще хоть звук — и я пройду между вами вот с этим и подожгу комнату! Подумайте об этом. Подумайте, как весело вспыхнут эти занавески. Хартли не настолько сумасшедшая, чтобы такое сделать? Да ну? Вы знаете, что именно настолько.

Мисс Хартли — налитые кровью глаза, страдальческие губы, лет под тридцать — приветствует Эмили беглым взглядом и подобно пловцу ныряет в кровать. Лежа на спине, стаскивает чулки, непринужденно при этом потягивается и произносит:

— Ля Пачетт говорила, что вы приедете. Вы родственницы?

— Нет.

— В таком случае она стерва. — Мисс Хартли расстегивается и развязывается; панцирь платья соскальзывает вниз и ложится у ног мелкой лужицей. Эмили не знает, что делать, куда смотреть. Мисс Хартли так много. — Знаете, вы возненавидите это место. Дай бог разглядеть. — Она берет часы с тумбочки у кровати и всматривается в них. Большие серебряные карманные часы. — Отцовские. Должны были отойти брату, но тот умер. Чахотка. Отец сказал мне: «Можешь взять себе, теперь это не имеет значения». Итак, следующие три четверти часа я смогу бодрствовать. Это то, что у меня есть. Примерно столько времени остается на себя, если повезет. — Она снова валится на кровать. — Небольшой благословенный интервал пребывания во сне, а потом, только открываешь глаза, долг начинается и не прекращается, пока опять не добредешь до кровати. Я уже говорила, что вы возненавидите это место?

— Это мисс Бронте, — объявляет мисс Пачетт. — Нет нужды говорить, что все вы, живущие и не живущие здесь, будете оказывать ей уважение, соответствующее ее статусу в Ло-Хилле.

Класс оживлен вниманием: в муравейник бросили кусочек еды. Эмили скользит взглядом по чуждым лицам: сорок с лишним, явное удвоение.

— Было лучше, когда здесь была мисс Мария. Сестра Ля Пачетт. Младшая. Более мягкие манеры и… короче говоря, она вышла замуж, а Ля Пачетт с ума сошла от ревности. О, словами не описать. С тех самых пор она какая-то странная. На самом деле, невзирая на все эти кудряшки и новую одежду, она, в сущности, самая настоящая старая дева.

Эмили, устало шагая рядом с мисс Хартли по дороге из церкви, с любопытством спрашивает:

— А что вы подразумеваете под старой девой?

— Что я подразумеваю под… — Мисс Хартли ошарашенно выкатывает глаза. — Помилуйте! Часами молчит, а как заговорит, ничего не поймешь. Я подразумеваю то, что и все, конечно. Женщину, которая не может выйти замуж.

— Ах… — Зимний вечер, свет почти иссяк. Очертания пустых улиц нельзя назвать ни черными, ни серыми. Цвет стерли, все отдав форме. — Ах, вот что. Я думала, вы имеете в виду нечто важное.

Мисс Хартли начинает что-то лопотать, но Эмили уже не слушает, она сосредоточивает внимание на доме и вершине холма. На душе посветлело. Да, вот он, ждет их у ворот. Ханно, школьный пес — якобы сторожевая собака, а на самом деле всеобщий любимец. Пусть хлопочут и гладят. У нее в кармане припрятаны лакомые кусочки, и рано или поздно его удастся заполучить. Тогда она сможет долгие минуты чувствовать себя хотя бы наполовину живой. Ханно любит вилять хвостом и скакать вокруг, но потом, быстро успокоившись, кладет жестко-мягкую челюсть ей на ногу или на колени, и они вот так сидят. Долгие минуты, такие не похожие на долгие часы.

А потом этот гнетущий день, когда Ханно потерялся. Эмили беспокойно меряет шагами классную комнату, а юные создания в классе — кто бы они ни были, — видя рассеянность учительницы, опускают грифельные доски и карандаши на пол и начинают перешептываться. И вдруг — о чудо! — Эмили замечает из окна Ханно, которого великодушно тащит домой единственный школьный слуга, и не может сдержаться, чтобы не поделиться своей радостью.

— Хорошая новость! Есть хорошая новость. Ханно нашли. Похоже, он решил немного расправить крылья и разведать новые края и… в общем, не важно, он вернулся, я только что его видела.

Поднимается гул, отчасти это гул облегчения, и она может его различить, но есть в нем что-то еще: уксусный привкус. Слышится чей-то отчетливый голос:

— Господи, мисс, судя по вашей реакции, можно подумать, будто потерялся кто-то из нас.

— О нет, нет, — весело отзывается Эмили, представляя, как позже стиснет мордаху Ханно и даст ему прибереженные кости из супа. — Ханно значит для меня гораздо больше любой из вас. Как вы, вероятно, знаете.

Это просто информация; в конце концов, она здесь, чтобы раздавать именно ее.