Тень Сохатого

Эх, да надо нам жить красиво!
Эх, да надо нам жить раздольно!
Бо-га-тырс-кая наша сила!
Сила ду-ха! И сила во-ли!

Радиола надрывалась, но Боровского это не радовало. Подошел запыхавшийся Риневич.

— Ну че, Геня, — задорно подтолкнул он Генриха плечом, — не в кассу тебе наша гулянка?

Генрих пожал плечами:

— Почему, нормально. Самогонка только тухлая. До сих пор в глотке стоит.

Риневич махнул рукой:

— Да ладно тебе придираться, старик. Ты же не в Москве. — Алик окинул Боровского насмешливым взглядом, прищурился и добавил: — Радуйся жизни, пока молодой, и забудь о своих московских закидонах. Вот как я!

— Да я не поэтому, — вновь пожал плечами Боровский. — Просто…

— Просто бабы тебе не нравятся, — закончил за него Риневич. — Ой, смотри, Геня, не к добру это.

— Да при чем тут бабы! — вспылил Боровский. — Просто я…

Но тут музыка затихла, и Генрих не стал договаривать.

— А теперь — белый танец! — радостно объявил ведущий, невысокий, плотный мужичок, стоявший на страже радиолы. И разъяснил во избежание «непоняток»: — Дамы приглашают кавалеров!

Раздались медленнные аккорды, и вслед за тем сипловатый голос трогательно запел:

Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе видна.
Как сын грустит о матери,
Как сын грустит о матери,
Грустим мы о земле, она — одна.
А звезды тем не менее,
А звезды тем не менее,
Чуть ближе, но все так же холодны.
И как в часы затмения,
И как в часы затмения,
Ждем света и земные видим сны.
И снится нам…

— О! — сказал вдруг Риневич. — Кажется, к нам приближается таинственная незнакомка. Старик, соберись!

Генрих проследил за его взглядом и увидел приближающуюся девушку. Она была довольно высокая и вполне стройная (особенно в сравнении с «местным женским контингентом», как называл поселковых девушек Алик). Рыжеватые, всклокоченные по последней моде волосы, полнокровное конопатое лицо, белозубая улыбка и наглые зеленые глаза — вот как она выглядела, эта «таинственная незнакомка».

Алик прикрыл рот рукой и тихо проговорил, не глядя на Генриха:

— Интересно, кого она выберет? Если тебя, то у нее явно нет вкуса. А если меня, то…

Девушка подошла к парням вплотную, посмотрела на Боровского и с улыбкой сказала:

— Вас можно?

— Меня? — Генрих стушевался. — Э-э…

— Да можно его, можно, — сообщил Алик. — Но только за большие деньги.

— Вот как? А кому платить? — задорно спросила рыжая.

Алик ухмыльнулся и деловито сообщил:

— Мне. Я — его личный администратор.

— Трепло ты, а не администратор, — сурово осадил его Боровский. Потом отклеился от стены и сказал, обращаясь к девушке: — Пошли!

И двинулся к танцевальной площадке, где уже топтались, тиская друг друга в объятиях, несколько пар. Боковым зрением Генрих увидел, какими недобрыми взглядами провожают его поселковые парни. По всей вероятности, рыжая девчонка считалась у них местной красавицей. Эта мысль, наряду с шевельнувшейся тревогой, принесла Боровскому определенное удовольствие.

Дойдя до самого центра зала, Генрих обернулся и крепко обхватил девушку за талию.

— Ой, — тихо сказала она и улыбнулась. — А ты сильный.

Рыжая положила Генриху руки на плечи, и они стали танцевать.

— Ты из военной части, да? — спросила рыжая, стараясь заглянуть Боровскому в глаза.

Генрих сурово кивнул:

— Да.

— А как тебя зовут?

— Генрих.

Рыжая хихикнула.

— Это имя или кличка? — весело спросила она.

— Имя, — ответил Боровский.

— Ох ты! Ты что, немец?

— Скорей еврей.

— Еврей? — Девушка недоверчиво оглядела красивое лицо Боровского. — А вроде непохож. Мой папа говорит, что у евреев лица птичьи.

— Все правильно, птичьи, — подтвердил Генрих. Поднял брови и насмешливо спросил: — А разве я не похож на орла?

Рыжая засмеялась:

— Похож! Очень похож! А я — Марина. Красивое имя, правда?

— Правда.

— Знаешь, что оно означает?

— Морская, — сказал Генрих.

Марина радостно кивнула:

— Точно! Сразу видно, что ты умный. Не то что наши ребята. Увиваются за мной стаями, и с виду все приличные. А как всмотришься повнимательней — так все дураки.

Рыжая презрительно наморщила конопатый носик.

«Значит, и правда местная красавица», — подумал Боровский и покосился на группу местных парней, стоявших у стены. Они о чем-то тихо перешептывались, поглядывая на него и Марину и скаля зубы.

Боровскому вдруг захотелось позлить их еще больше. Он наклонился к самому ушку девушки и стал шептать ей всякую смешную чушь, почти не акцентируясь на том, что говорит. Говорил он задорно и весело, и Марина хихикала. Ей явно доставляло удовольствие танцевать с «городским» парнем, таким умным, таким вежливым и таким красивым.

— Ну, старик, ты даешь! — сказал Алик. — Урвал самую красивую девчонку в поселке! Ты видел, как на тебя местные шнифтами зыркали?

— Угу.