— Вадим Анатольевич, «афобазольчику» вам надо попить, — мягко посоветовал я. — Какие оборотни? Как это я не человек? А кто же тогда? С чего вы взяли такую чушь? Кто вам это сказал?
Ну, давай, давай, родимый! Ты сейчас в полном раздрае, в голове ералаш, так выговорись по полной. И просвети меня о том, кто тебя науськивает на мою персону.
— Кто сказал? — Силуянов встал, обогнул стол и оскалился как волк, а в его комнатушке стало как будто еще темнее. Кстати — странно, а чего только настольная лампа включена? Он ведь, по сути, темноты сейчас вообще бояться должен. — Есть те, кто за такими, как ты, охотятся. И уничтожают! Я вот тебя сейчас придушу и стану одним из них! Правильно — только так можно! Только так!
И безопасник прыгнул на меня, прямо как дикий зверь. Мало прыгнул — вцепился в мое горло руками, а они у него сильные.
Врать не стану — не ожидал такого. Серьезно. Ну вот как-то не душили меня до того ни разу.
И ведь мог он меня прикончить, чего врать. Случайность спасла. Я на ногах не устоял, когда он мне горло стиснул, да еще амплитуда толчка сработала, и в результате мы вылетели в коридор, распахнув моей спиной незакрытую дверь.
А там, на мою удачу, ошивался Косачов, который, побродив по операционному залу, пришел к выводу, что надо повторно опросить внезапно вошедшего в фавор и непомерно обнаглевшего Смолина на предмет того, чем же все-таки была так недовольна Ряжская. Детально.
С Силуяновым «клиентщик», как и большинство других сотрудников нашего банка, не очень ладил, а потому решил подождать в коридоре. И дождался, правда, все пошло не так, как он ожидал. Мы вылетели в коридор, являя собой картину «двое — одно», а после безопасник, сопя, принялся меня душить. От подобной картины Косачов сначала опешил, а после бросился нас разнимать, попутно увещевая разошедшегося безопасника словами, а после и действиями. А именно — он попробовал оттянуть потенциального убийцу от жертвы.
Пальцы у Силуянова были просто как сталь, и кислород ими он мне перекрыл капитально. У меня уже и в глазах меркнуть стало, когда я услышал сначала один смутно знакомый голос, доносящийся откуда-то издалека:
— Вы чего творите, Вадим Анатольевич! Отпустите его! Вы с ума сошли! Нас новые собственники съедят за такие вещи! Хуже того — с «волчьим билетом» уволят! Народ, да где вы шляетесь? Отдерите уже его от Смолина! Только криминала нам тут и не хватало!
Чуть позже к нему присоединились другие голоса, но их я слышал уже словно через вату, которую напихали в уши. А после мир вокруг меня закружился и превратился в яркое белое пятно, в центре которого светились нечеловеческим огнем налитые яростью глаза Силуянова, в ушах зашумел морской прилив, а пол внезапно стал мягким, как перина, на которой мне так хорошо спалось в детстве, когда я приезжал в гости к бабушке.
А после это все сразу кончилось, поскольку я выплыл из «лампового» и плюшевого небытия обратно, в наш неприглядный мир.
— … скажут, — узнал я голос все того же Косачова. — Первый день — и такое!
— И-и-и-и-и еще раз! — послышался голос Волконского, а следом за этими словами меня здорово ударили прямо в район сердца.
Да так, что я вытаращил до того закрытые глаза и судорожно закашлялся.
— Ожил, — сообщил всем Волконский. — Надежный способ. По крайней мере, в сериалах это всегда работает. И тут вон тоже помогло. Волшебная сила искусства, понимаешь!
— А я слышала, что так можно человеку, которого оживляешь, ребра сломать, — сообщила всем Аня Потапова из операционного. — Или даже грудную клетку. Да-да-да!
— Не надо… ломать, — просипел я, не зная за что хвататься, потому как болело все — и шея, и грудь, и сердце, и даже живот. — Мне и так плохо!
— Еще бы, — бодро сообщил мне предправ, который, как оказалось, тоже присутствовал здесь. Хотя проще было бы сказать, кого тут не было, по крайней мере из тех, кто входил в среднее и старшее звено банка. Да что там — я узрел даже встревоженные рожицы своих девчуль. В достаточно широком коридоре просто не протолкнуться было. — Силуянов тебя почти уработал! Мы уж думали все, приплыли, придется давать объяснение для прессы, отчего у нас в банке труп образовался, и увольнять половину административного персонала. Скажу тебе честно, Смолин, радости в этом никакой нет.
— Согласен, — просипел я. — Пресса — она такая пресса. А что, я совсем плохо выгляжу сейчас?
Вместо ответа Сергей Станиславович изобразил живую картину «Покойник», сложив руки на груди и закатив глаза под лоб.
— Капец. — Я привстал и потрогал горло, вызвав волну шушуканья среди собравшихся. — Жизнь-то какая веселая пошла, а?
— Не то слово, — подтвердил предправ. — Вон Дмитрия Борисовича благодари, это он тебя реанимировал.
— Спасибо, — прохрипел я. — А где Силуянов?
— В подсобке хозяйственной беснуется, — влез в разговор Косачов. — Его связали и туда оттащили. Сашка, а это ведь я тебя спас. Да-да. Если бы не я, он бы тебя точно придушил!