Тень Тибета

Тайный советник, хотя и был старше на полтора десятка лет, склонил голову из искреннего уважения к нему, несшему тяжкую нравственную ношу ответственности светского управителя и равно духовного вождя народа.

3. Джуча

Тринадцать лет не отразились на виде приграничного монастыря, они отразились на людях. Старое шло к закату жизни, а юное наполнялось силой. Об этом подумалось иссушаемому неизлечимой внутренней болезнью настоятелю, когда он увидел подростка, почтительно замедлившего шаги перед раскрытыми настежь дверями храма. Тот вошёл из полуденного света в полумрак и опустился на колени, присел на пятки напротив возвышения, где на коврике сидел настоятель, придерживая на подоле кисть теряющей подвижность левой руки. Как и все в монастыре, этот его воспитанник был с обритой головой и одет в чёрный халат, но казался в длинном халате стреноженным резвым жеребёнком.

– Учитель, я подумал, – избегая смотреть настоятелю в проницательные глаза, прервал он тягостное молчание: оно зависало под сводом, пока ожидался его ответ. – Я не хочу стать монахом.

Настоятеля ответ не удивил.

– Мне хотелось это услышать именно от тебя, – сказал он, не в силах скрыть и огорчение, и теплоту в голосе. И спросил: – Ты вчера пропал рано утром и опять вернулся поздней ночью.

Его ученик склонил голову и ответил чуть слышно:

– Мне не хотелось Вас огорчать, учитель. Так получилось.

Однако в его голосе не было чувства вины.

– Что же произошло?

– Я встречался с приятелями из поселения. Мы отправились в горы, там поспорили, кто из нас последним скажет, что хочет повернуть назад.

– Ты выиграл?

– Да.

Настоятель неотрывно смотрел на него и раздумывал.

– Мне кажется, я научил тебя главному, – наконец произнёс он вполголоса. – Уметь следовать своим чувствам, не подчиняясь им. Я рад этому.

И он плавно изменил содержание разговора, как будто направил ручей в другое русло.

Когда подросток после очередного полученного от него урока, как делать выводы из наблюдений, покинул храм, в прорехе среди плывущих облаков появилось яркое солнце, и оно стало приятно нагревать прохладную землю. Подросток быстро прошёл к выходу из монастыря, обошёл западную монастырскую стену и отправился к пологому холму, туда, откуда доносились отзвуки стука зубила по камню. Поднявшись на холм, он спустился наискось уклона к основанию невысокой скалы, где одноногий мастер вырубал в стене скалы большого, сидящего в лотосе Будду. Будда получался печальным, взирающим на мастера, как на своего слугу, без которого желал бы обойтись, но не мог, пока тот не придаст его каменному наряду и телу подобающую чистоту линий и изгибов.

Одет мастер был в грубые холщовые штаны и коричневую рубаху, стянутую у пояса жёлтой верёвкой. Седеющие тёмные волосы удерживались красной шёлковой лентой, которая пересекала лоб и была завязана на затылке. А вместо отрубленной ниже колена ноги он укрепил выструганную деревяшку, привязанную у колена кожаными ремешками. Работал он увлечённо, и вздрогнул, когда расслышал за спиной осторожные шаги. Развернулся, но при виде подростка оживился и сел на покрытый козьей шкурой валун.

– Что, мил Удача, пришёл мне помогать? – воскликнул он с лёгкой усмешкой, откладывая долото и деревянный молоток на землю.

Однако подросток, который в разговоре с настоятелем впервые сам принял решение о своей дальнейшей судьбе, тревожился неясными предчувствиями близких перемен в образе жизни и вместо ответа вдруг тоже задал вопрос.

– Дядя, а почему ты дал мне такое имя?

– А как же тебя ещё называть? – удивился мастер, отвлекаясь взглядом от осмотра своей работы, холма и распадка. Внимательно посмотрел в лицо подростка, и вопреки своему настроению тоже посерьёзнел: – Так ведь это же удача, что ты жив остался. И для меня удача, что мой соплеменник оказался рядом вместо сына. И звучит такое имя по местному. Привыкли уж все, всех я приучил.

– А почему у тебя только прозвище – Одноногий?

– Так я ж одноногий и есть. – Мастер подозрительно сощурился. – К чему эти расспросы? Ты что-то скрываешь?

Удача пожал плечами.

– Учитель спрашивал. Кем я хочу стать?

Он намеренно примолк, наблюдая, как Одноногий заволновался.

– Ну и что ты ответил? – не выдержав молчания, спросил тот, невольно сорвав голос.

– Та-ак, – неопределённо заметил подросток. И растягивая слова, продолжил: – Хочу стать как ты, мастером. Чтобы мы могли вернуться туда, где был твой дом.

Одноногий поперхнулся и закашлял. Украдкой утёр огрубелой ладонью неожиданно подёрнувшийся слезой глаз и отвернулся к почти законченному Будде, который выглядел величественным и простым.

– Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби, – пробубнил он в нос. И уже громче выговорил: – Что скажешь? Удался нам этот, – он взмахнул рукой в сторону вырубленного в скале Будды, – каменный идол?

Удача склонил голову набок, будто посторонний человек оценивал то, над чем они работали несколько месяцев, и с неторопливым кивком головы ответил:

– Красиво.

– Эх, ты. Красиво, – передразнивая, возразил ему мастер. – Некрасиво и делать незачем.