Тень убийства

– Я страшно нервничала, пока все не кончилось, – задумчиво призналась она. – Боялась одного человека, только одного. Вы его не знаете. Некий Банколен. Се chameau, ce sale fils de putain![12] – выругалась она, стиснув руки. – Он все время смеялся, смеялся. Вообще ничему не поверил. Но ушел на войну и к суду не вернулся в Париж, ничего не смог сделать, все кончилось. А потом вдруг пришел, постучал ко мне в дверь, элегантный, в перчатках, в цилиндре, улыбается и говорит: «Добрый день, мадемуазель». А я говорю: «В чем дело? Я вас не знаю!» А он говорит: «Совершенно верно, мадемуазель, – и опять улыбается. – Но, возможно, узнаете. Просто хочу вам сказать, что, возможно, узнаете». И ушел. Я боюсь полицейских. Они не дураки. Каждый раз, как подумаю обратиться в полицию, вспоминаю его… и боюсь. Но вы… вы, дружочек, совсем другое дело.

Слепые божки плетут сеть! Смерть, случайность, безрассудство Шэрон – все привело к тому, чтоб я выслушал рассказ женщины, не желавшей иметь дело с полицией! По чистой случайности я не открыл ей правду. И к чему все это?…

– Вам непонятно, – заключила она, – зачем я все это рассказываю. Слушайте. Уверяю вас, я никогда не знала настоящего имени Кина. Правда. Но его кто-то знает. Кто-то считает меня и Низама виновными в смерти Кина и собирается нас за это убить.

Она смотрела на меня пристально, напряженно, подавшись вперед.

– И кто же? – спросил я.

– Не знаю! Но хочу узнать! Это просто ужасно! Он так и кружит поблизости, я больше не могу!

Мне приходилось вести себя осторожно, не выдавая известных фактов: зловещая картина почти полностью прояснилась, и я с трудом сдержал триумфальное восклицание.

– По-вашему, некий знакомый или друг Кина запланировал изощренную месть?

– Да.

– Но все это случилось десять лет назад. Вы утверждаете, что вас кто-то преследует, – осторожнее! – все это время?

– Нет-нет-нет. Вовсе не десять лет. Только после нашего приезда в Лондон. Несколько месяцев. И в основном Низама преследует. Я его заметила только пару недель назад. И хочу вам рассказать. Наплевать на Низама, дело во мне, понимаете? Пускай он убивает Низама, обо мне есть кому позаботиться. Но если он хочет убить и меня… – Она всплеснула руками.

– Ясно, – сухо заключил я. – А почему вы решили, будто вас преследуют и что это связано с гибелью Кина?

– Ох, Низам точно знает. Он мне почти ничего не рассказывал, вел себя странно. Пришел в ярость. Сказал, что его смерть пришла, он точно знает. – Она подчеркнула слова, стукнув по ручке кресла. В глазах горел суеверный ужас. – Сказал, полиции сообщать бесполезно, и еще говорил что-то странное, я не поняла. Только я вам не про него рассказываю, а про себя. – Она замолчала, собираясь с мыслями, допила свой бокал и поставила. – Низам мне давно говорил, что кто-то его постоянно запугивает, присылает посылки, понятно? А я только смеялась. А потом, боже мой, получила письмо! При себе у меня его нет, оно дома, но я помню, что там было сказано, каждое слово.

Колетт подняла палец и медленно процитировала:

«Дорогая мисс Лаверн! Недавно мне стало известно о вашей причастности к смерти в Париже юноши по имени Дж.Л. Кин. Я не убежден, что вы одна заслуживаете наказания, но, будьте уверены, оно вас настигнет. 17 ноября наступает десятая годовщина со дня его смерти, и, надеюсь, она станет памятным событием и для вас, и для господина аль-Мулька. Искренне ваш…»

Она замолчала, тяжело дыша.

– Кто же подписался? – спросил я.

– Джек Кетч, – ответила женщина.

Теперь тень, которая омрачала наш вечер, сгустилась в полную силу. Я мысленно увидел на спинке кресла Колетт Лаверн белые руки Джека Кетча, лежавшие на стойке телефонного коммутатора клуба «Бримстон».

Она сидела неподвижно в слабом свете камина, стиснув руки.

– Я спросила Низама, кто это такой. Он сказал, что Джек Кетч – символическое прозвище палача… Так звали человека, который в старину вешал в Лондоне осужденных.

– И как вы поступили?

– Ну, сначала… Низам страшно нервничал… хотел, чтобы я помогла ему выяснить, кто за этим стоит. Только je m'en fiche![13] Какое мне дело? Потом, получив письмо, я, естественно, испугалась. И, естественно, согласилась помочь.

Она прикурила новую сигарету от старого окурка.

– Низам сказал, есть у него одна ниточка…

– Какая?

– Не знаю. Понимаете, Кин о себе никогда особенно не рассказывал, но однажды упоминал при Низаме имя какого-то своего друга. Низам его крепко запомнил: Доллингс.

– А!