Тень уходит последней (СИ)

Все они были посвящены одной теме: несоблюдению правил техники безопасности, подумал Николай. Токарь Филан..., дальше в почерке, который, скорее всего, "съело" время, фамилии не прочитать, был виновен в убийстве по неосторожности какого-то ученика... "Начальник цеха (что-то, не разобрать) не выдал (кому-то), от бликов света со стекла..." (тоже толком не разобрать, что написано).

"Может очки не выдал человеку? А что еще может защитить его глаза от солнечных бликов? - размышлял Синцов.

Протерев уставшие глаза, Николай выровнялся и осмотрелся. Письменный стол, за которым до этого сидел Кораблев, наблюдая за починкой розетки Синцовым, был тоже очень стар, как и его хозяин. Верхний слой фанеры, когда-то покрытой лаком, потрескался, местами даже отошел от доски. Посередине его лежало такое же "Дело N47" от 13 января 1981 года".

"В цехе N4 в ночную смену получила сильные ожоги бригада аппаратчиков. Треснула цистер... (остальные буквы не разобрать) ...той, люди работали без спецодежды и были обо...ы", - с трудом прочитал Синцов.

Хотел было развязать тесемку, чтобы открыть "Дело N 47 (а)", чтобы с ним познакомиться, но в этот миг его позвал в кухню Кораблев.

- Возьмите в том ящике себе чайную ложечку, - указал пальцем на кухонный стол Кораблев. - Они серебряные.

Николай, выдвинув на себя ящик, отметил, что весь кухонный гарнитур ярко белого цвета. Вот, какое оно серебро. В ближнем углу лежала связка ключей, скорей всего, от книжных шкафов в зале, которую Кораблев считает утерянной.

"Чай N36" на вкус был кисловатым, но крепкий чайный запах был достаточно сильным.

- Моя бабушка его любила, - рассматривая упаковку чая, сказал Николай.

- А в те времена, дорогой мой сосед, другого чаю у нас в магазинах и не было. Индийский, да этот, и еще парочка разновидностей, - улыбнулся дед, оголив свои желтые зубы. - Все зависело от того, как его приготовить. Вот, я сейчас вам его приготовил, как учила меня моя мать. Сначала нужно подогреть кипятком заварной чайник, дать ему хорошенько нагреться от него, и вылить его. Записывайте, записывайте, что же вы...

Николай, широко улыбаясь, открыто смотрел на Кораблева, на его обросшие сединой бороду и щеки, на глубокие морщины, "изрезавшие" смягченными линиями лицо, переносицу и лоб, на покрытые белым туманом, когда-то, наверное, черные глаза.

- вы сталинец или...?

- Без "или"! - словно отрезал Кораблев. - Я - чистый ленинец и сталинец и горжусь этим званием. И до сих пор готов лезть на баррикады и убивать ненавистных нам капиталистов.

- вы были коммунистом?

Кораблев, сощурившись, посмотрел на него, взял маленькую черную коробочку и надавил на кнопку, и тут же раздалось рычание собаки.

Синцов от неожиданности вздрогнул.

- Неправильный вопрос, Николай Иванович, - Кораблев отложил в сторону эту черную "рычалку". - Я останусь коммунистом навсегда. Я в сорок третьем был принят в коммунистическую партию, когда служил в рядах НКВД. Это значит, молодой человек, в народном комиссариате внутренних дел, и мне выпала честь расстреливать предателей Родины и тех, кто трусил и бежал назад, когда ряды Красной Армии наступали на ненавистного всем нам врага (!), на нацистов, на фашистов! Я прошел и германскую(!), и японскую(!) войны(!), всю Отечественную войну(!) и был награжден медалью "За отвагу"(!), орденом Великой Отечественной войны(!) и грамотами НКВД и нашей коммунистической партии! Это очень высокие награды, молодой человек, - в каждом слове, в каждом слоге у Александра Ивановича было столько гордости, столько пафоса, что, слушая его, Синцов, чувствовал, с какой гордостью об этом рассказывал Кораблев.

"Человек восклицательного знака!", - почему-то окрестил он Кораблева этим знаковым именем. Это люди - герои того времени, которые поднимались из окопов и с возгласами "За Ленина, за Сталина!" шли в атаку. В эти мгновения, они не боялись ни пуль врага, ни рвущихся мин и снарядов. Они дорожили партийным билетом больше, чем своей матерью и своими детьми. Для них каждое, даже минимальное партийное взыскание, воспринималось, как крайняя мера - расстрел. Это - великие люди.

- ...И когда штрафной батальон засел в болоте, когда их солдаты и офицеры боялись вылезти под шквальный огонь противника(!), я поднялся во весь рост(!) и, строча по ним из своего автомата(!), заставил этих бойцов подняться в атаку! И мы смели немцев. Я сам тогда взял в плен их офицера и привел его в штаб полка. И мне сам командир полка(!) жал при всех руку и представил к награде, медали "За отвагу".

- вы - герой!

- Я всегда, как подобает настоящему ленинцу и сталинцу, был впереди! Я не боялся ни немца, ни япошки. Я их загонял в болота и в море и не давал им возможности вылезти назад! Нацистам нет дороги назад на нашу землю!

- А после войны вы остались служить в НКВД?

- Да, и этим горжусь. После курсов я много чего сделал для Родины!

- И дослужились до какого звания?

- До капитана!

И только сейчас Николай заметил трясущуюся руку этого человека, усыпанную темными пигментными пятнами, потихоньку растворяющимися белыми старческими красками.