– Мама, он ведь был Локком, помнишь? Он остановил войну. Он уже был великим, когда я вернулась домой из Боевой школы. А ему тогда еще не исполнилось и девятнадцати – меньше, чем мне сейчас.
– Значит, я задала неправильный вопрос, – сказала мать. – Станет ли хорошо жить в мире, которым он правит?
Петра снова пожала плечами:
– Думаю, он этого хочет. Я не замечала, чтобы он был особо мстителен или продажен. Он следит за тем, чтобы любая нация вступала в СНЗ посредством всенародного голосования, так что никто никого не принуждает силой. Многообещающе, не так ли?
– Армения столько веков добивалась собственной государственности. Теперь она у нас есть, но, похоже, сохранить ее можно, лишь от нее отказавшись.
– Армения все равно останется Арменией, мама.
– Нет, не останется, – возразила мать. – Если Питер Виггин добьется всего, чего он пытается добиться, Армения станет чем-то вроде… Канзаса.
– Вряд ли!
– Мы все будем говорить на общем языке, и если полетишь из Еревана в Ростов, Анкару или Софию, даже не заметишь, что оказался где-то в другом месте.
– Мы уже все говорим на общем. И никогда не будет такого, чтобы Анкару нельзя было отличить от Еревана.
– Ты настолько в этом уверена?
– Я во многом уверена. И примерно в половине случаев оказываюсь права.
Петра улыбнулась матери, но ответная улыбка показалась ей искусственной.
– Как ты могла? – спросила она. – Как ты могла отдать собственного ребенка?
– Тебя никто не отдавал, – возразила мать. – Тебя забрали. Бо́льшую часть времени я заставляла себя поверить, что это – ради всеобщего блага. Но иногда я плакала. Я гордилась тобой и скучала по тебе. Ты всегда могла составить мне хорошую компанию, почти с того самого дня, как произнесла свое первое слово. Но ты была такая тщеславная!
Петра слегка улыбнулась.
– Теперь ты замужем, – продолжала мать. – И твое тщеславие перешло на твоих детей.
– Я просто хочу, чтобы они были счастливы.
– Как раз счастья ты не можешь им дать. Так что не ставь это своей целью.
– У меня нет цели, мама.
– Вот и хорошо. Значит, ничто не сможет разбить твое сердце.
Мать невозмутимо посмотрела на нее. Петра коротко рассмеялась:
– Знаешь, меня тут так долго не было, что я забыла, что тебе известно все на свете.
– Петра, – улыбнулась мать, – я ни от чего не могу тебя уберечь, как бы мне ни хотелось. Но если бы я могла – я сделала бы все, что в моих силах. Поможет ли тебе, если ты будешь знать, что кто-то желает тебе счастья?
– Больше, чем тебе кажется, мама.
Мать кивнула, и по ее щекам потекли слезы.
– Улететь в космос – примерно то же самое, что закрыться в собственном гробу. Знаю, знаю… но для меня это выглядит именно так. Я просто знаю, что потеряю тебя, как если бы ты умерла. И ты тоже это знаешь. Потому ты и стоишь тут, прощаясь с Ереваном?
– С Землей, мама. Ереван – далеко не главное.
– Что ж, Ереван по тебе скучать не будет. Города никогда ни по кому не скучают. Они продолжают существовать, и мы не имеем для них никакого значения. Именно это я в них и ненавижу.
«То же самое верно и в отношении человечества», – подумала Петра.
– Пожалуй, неплохо, что жизнь продолжается. Как вода в ведре – если забрать немного, оно снова наполнится.
– Когда уходит мое дитя, ничто уже не наполнится, – убежденно сказала мать.
Петра поняла, что та вспоминает годы, проведенные без дочери, но в ее мозгу тут же вспыхнула мысль о шести пока что не найденных младенцах, и она вдруг разрыдалась, хотя и терпеть не могла плакать.
Мать обняла ее.
– Прости, Пет, – сказала она. – Я просто не подумала. Я скучала по одному ребенку, а у тебя их вон сколько, и ты даже не знаешь, живы они или мертвы.
– Но для меня они даже не реальны, – ответила Петра. – Не знаю, отчего я плачу. Я же их никогда не видела.
– Мы тоскуем по нашим детям. Нам необходимо о них заботиться, как только мы производим их на свет.
– Со мной даже этого не было, – проговорила Петра. – Всех, кроме одного, выносили и родили другие женщины. И еще я скоро потеряю… его.
Внезапно ее жизнь показалась ей невыносимым кошмаром, и Петра бросилась в объятия матери, сотрясаемая новыми приступами рыданий.
– Бедная моя девочка, – шептала мать, – твоя жизнь разрывает мне душу.
– Как я могу жаловаться? – всхлипнула Петра. – Я стала участницей одного из величайших событий в истории…
– Когда в тебе нуждаются твои дети, история мало чем может утешить.
Словно по сигналу, где-то в квартире послышался слабый детский плач. Мать собралась уходить, но Петра ее остановила:
– Боб ее возьмет.
Она вытерла глаза краем футболки.
– Ты можешь по голосу отличить, кто из детей плачет?
– А ты не могла?
– У меня никогда не было одновременно двух младенцев, не говоря уже о трех. В нашей семье нечасто рождались близнецы.
– Что ж, я нашла отличный способ завести девятерняшек. С помощью восьми других женщин.
Она слабо усмехнулась собственному черному юмору.
Ребенок снова заплакал.
– Это явно Белла, она всегда более настойчива. Боб сменит ей пеленки, а потом принесет ее мне.
– Я могла бы и сама, а он бы поспал, – предложила мать.