Когда она объясняла ему про сатьяграху, он думал, что понял. Ты жертвуешь всем, выступая за правое дело без причинения вреда другим. И все же она убивала людей из оружия, которое держала в собственной руке. Бывали времена, когда она не уклонялась и от войны. Когда она рассказала ему про свой отряд воинов, который остановил целую китайскую армию, помешав ей снова вторгнуться в Индию и даже снабжать войска, которые систематически уничтожали персы и пакистанцы Алая, он понял, сколь многим обязан ее талантам командира и лидера, способного вдохновить солдат на невероятные подвиги, талантам наставника, который мог обучить крестьян, превратив их в жестоких и действенных воинов.
Вирломи, девушка из Боевой школы, жила где-то посередине между сатьяграхой и всеобщей резней.
А может, и нет. Возможно, жестокие противоречия в ее собственных поступках привели к тому, что она переложила ответственность на другого. Она служила богам, сама была богиней. И потому для нее не являлось чем-то необычным сегодня жить по законам сатьяграхи, а завтра похоронить под каменной лавиной целый конвой.
Ирония заключалась в том, что чем дольше Алай с ней жил, тем больше он ее любил. Она была прекрасной и доброй женой и разговаривала с ним открыто, по-девичьи, словно они были школьными друзьями. Словно они были еще детьми.
«Но ведь мы и есть дети?» – размышлял Алай.
Нет. Он уже стал мужчиной, хотя ему не исполнилось и девятнадцати. А Вирломи была старше его и вовсе не ребенком.
Но у них обоих не было детства. Даже вместе они были одиноки, и их брак, скорее, напоминал игру в мужа и жену. И тем не менее он приносил им радость.
А когда они приходили на встречу, подобную сегодняшней, Вирломи могла отбросить прочь свой игривый нрав и естественное девичье поведение, превратившись в раздражающую всех индуистскую богиню, продолжавшую вбивать клин между халифом Алаем и самыми верными его слугами.
Естественно, членов совета беспокоили Питер Виггин, Боб, Петра и Сурьявонг. Статью Мартелла восприняли со всей серьезностью. И столь же естественно, что Вирломи отмахнулась от этой темы в свойственной ей раздражающей манере:
– Мартелл может писать что хочет. Это ничего не значит.
Стараясь ей не противоречить, Хадрубет Сасар по прозвищу Колючка заметил очевидное:
– Оба Дельфики уже неделю как в Армении.
– У них там семья, – напомнила Вирломи.
– Они в отпуске, повезли детей в гости к бабке с дедом, – сказал Аламандар, пряча за иронией презрительное отношение.
– Вовсе нет, – возразила Вирломи, даже не скрывая презрения. – Виггин хочет, чтобы мы думали, будто они что-то замышляют. Мы выведем турецкие войска из Синьцзяна, чтобы вторгнуться в Армению, а затем Хань Цзы нанесет по Синьцзяну удар.
– Возможно, у аль-халифа есть данные разведки, указывающие на союз императора Китая с Гегемоном, – заметил Колючка.
– Питер Виггин, – сказала Вирломи, – знает, как использовать людей так, чтобы никто даже не догадался, что их используют.
«Это можно сказать и об армянах, и о Хань Цзы, – слушая ее, подумал Алай. – Возможно, именно их без их ведома использует Питер Виггин. Не так уж сложно отправить Боба и Петру навестить Арканянов, а потом сочинить историю, будто это означает, что армяне готовы вступить в СНЗ».
Алай поднял руку:
– Наджас, не мог бы ты сравнить язык статей Мартелла с тем, что писал Питер Виггин, включая статьи Локка, и сказать, могли ли они быть написаны одной рукой?
За столом послышался одобрительный ропот.
– Мы не станем предпринимать никаких действий против Армении, – продолжал халиф Алай, – основываясь на безосновательных слухах из сети или на нашем давнем подозрительном отношении к армянам.
Он наблюдал за реакцией. Некоторые одобрительно кивнули, но большинство никак не реагировали. А Мусафи, самый младший из визирей, воспринял его слова с явным скептицизмом.
– Говори, Мусафи, – предложил Алай.
– Для народа нет особой разницы, – сказал молодой визирь, – можем мы доказать заговор армян против нас или нет. Это не судебный процесс. Многие говорят, что, вместо того чтобы мирно обрести Индию, вступив с ней в брак, мы таким образом ее потеряли.
Алай не смотрел на Вирломи, но никакой перемены в ее поведении не почувствовал.
– Мы не делали ничего, когда Гегемон унизил суданцев и похитил мусульманскую землю в Нубии. – Мусафи поднял руку, предупреждая неизбежные возражения. – Люди действительно верят, что эту землю у нас украли.
– Значит, ты боишься, что люди подумают, будто халиф ни на что не способен?
– От вас ждут, что вы распространите ислам по всему миру. Но вместо этого вы, похоже, сдаете позиции. Однако сам тот факт, что Армения является источником серьезного вторжения, означает, что именно там можно предпринять некие ограниченные действия, которые убедили бы народ, что халифату все еще небезразлична судьба ислама.
– И сколько людей должно ради этого умереть? – спросил Алай.
– Ради неизменного единства мусульманского народа? Столько, сколько будет угодно Аллаху, – ответил Мусафи.