Тень великого человека

– Вы в самом деле вышли замуж, Эди?

– Да, я вышла замуж.

– Кто вас венчал?

– Патер Бреннан в римско-католической церкви, в Бервике.

– Но ведь вы – пресвитерианка?

– Он хотел, чтобы мы венчались в католической церкви.

– Когда это было?

– В среду на прошлой неделе.

Тогда я вспомнил, что в этот день она уезжала в Бервик, между тем, как де Лапп ушел гулять далеко и, по его словам, гулял между холмами.

– А как же теперь Джим?

– О, Джим простит мне это!

– Вы сокрушите его сердце и разобьете его жизнь.

– Нет, нет, он простит мне.

– Он убьет де Лаппа! О, Эди, как вы могли навлечь на нас такой позор и такое несчастье?

– Ах, вы начинаете браниться! – воскликнула она, и окно закрылось

Я подождал некоторое время и затем опять постучал, потому что мне нужно было расспросить ее о многом; но она ничего не отвечала, и мне казалось, что я слышу ее рыдания. Наконец я оставил это и хотел было войти в дом, потому что почти совсем стемнело, но услыхал, что за кем-то защелкнулись ворота. Это пришел сам де Лапп.

Но когда он шел по дорожке, то мне показалось, что он или сошел с ума, или пьян.

Идя вперед, он приплясывал, щелкал пальцами, а глаза блестели у него, как блуждающие огни. «Voltigeurs!» – закричал он. – «Voltigeurs de la Garde!» – точно так же, как кричал он тогда, когда лежал в беспамятстве, а затем вдруг крикнул: – «En avant, en avant!». И он шел к дому, махая над головой своей тростью. Он сразу остановился, когда увидел, что я смотрю на него, и, надо думать, ему сделалось стыдно за себя.

– Эй, Джек! – закричал он. – А я думал, что тут никого нет. Я нынче вечером в самом веселом настроении, как говорите вы, англичане.

– Да, кажется, что так, – сказал я напрямик по своему обыкновению, – но странно, что вы так веселье ведь мой друг, Джим Хорскрофт вернется завтра домой.

– А, так он вернется завтра? Но я не понимаю, отчего же мне не быть веселым?

– Потому что, насколько я его знаю, он убьет вас.

– Та, та, та! – воскликнул де Лапа – Я вижу, вам известно, что мы обвенчались. Вам об этом сказала Эди. Джим может делать, что ему угодно.

– Хорошо вы отплатили нам за то, что мы приняли вас к себе!

– Мой добрый друг, – сказал он, – я действительно хорошо отплатил вам, как вы говорите. Я взял Эди потому, что она не годится для такой жизни и, благодаря этому браку, вы через меня породнитесь с благородной фамилией. Но мне нужно написать нынче вечером несколько писем, а об остальном мы можем переговорить завтра, когда приедет ваш друг Джим, который поможет нам. – И с этими словами он подошел к двери.

– Так вот кого вы поджидали в сторожевой башне! – крикнул я ему вслед, потому что мне вдруг все сделалось ясно.

– Ну, Джек, вы становитесь очень резким, – сказал он насмешливым тоном. И через минуту я услыхал, что он затворил дверь в своей комнате и щелкнул ключом.

Я подумал, что уже не увижусь с ним в этот день вечером, но через несколько минут после этого он пришел в кухню, где я сидел вместе со стариками.

– Madame, – сказал он с поклоном, приложив руку к сердцу по своему смешному обыкновению, – вы были очень добры ко мне, и воспоминание об этом я навсегда сохраню в своем сердце Я даже не воображал себе, что могу быть так счастлив в этой тихой деревне, как был у вас. Прошу вас принять от меня на память эту маленькую вещицу, которую я считаю за честь подарить вам, а также и вы, сэр, примите от меня этот небольшой подарок. Он положил два маленьких бумажных свертка перед стариками, которые сидели, опершись на локти, и затем, отвесив опять три поклона матери, вышел из комнаты.

Одним из его подарков была брошка с зеленым камнем, посередине осыпанным маленькими блестящими белыми камнями, которых было около двенадцати. Мы еще никогда не видали таких вещей и даже не знали, как они называются. Но потом нам сказали в Бервике что большой камень называется изумрудом, а маленькие – бриллиантами, и что они стоят дороже всех ягнят, которые родились у нас весной в этом году. Много лет прошло с тех пор, как умерла моя дорогая старая мать, но эта красивая брошка блестит на шее моей старшей дочери, когда она идет в гости, и всякий раз, как я смотрю на нее, мне так и кажется, что я вижу перед собой длинный худой нос и кошачьи усы того человека, который жил у нас в Уэст-Инче. Что касается моего отца, то он получил в подарок прекрасные золотые часы и к ним два футляра, и у него был очень гордый вид, когда он сидел, держа их на своей ладони и прислушиваясь к их тиканью. Я не мог сказать, кто из них был больше доволен, мать или отец, и они только и говорили о тех подарках, которые сделал им де Лапп.

– Кроме этого, он дал вам и еще кое-что, – сказал я, наконец.

– А что же он дал, Джек? – спросил отец.

– Мужа для кузины Эди, – сказал я.