Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник)

То, что творилось следующие пять минут, иначе как сущим адом не назовешь. Я помню, как приставил свой мушкет к синему мундиру и выстрелил, а человек этот не упал – так плотно стояла толпа, но я увидел, как на нем образовалось темное пятно, из которого пошел дым, словно тело загорелось внутри. Потом меня понесло и бросило на двух огромных французов, но ни я, ни они не могли поднять оружие, потому что были слишком сильно прижаты друг к другу. Один из них, парень с очень длинным носом, сумел дотянуться до моего горла, и я почувствовал себя беспомощным цыпленком в его руках. «Rendez-vous, coquin; rendez-vous!»[22] – произнес он и вдруг с криком скрючился, потому что кто-то проткнул его штыком. После первого залпа почти не стреляли, воздух наполнился звуками ударов прикладами и штыками, воплями поверженных и отчаянными криками офицеров. А потом они начали отходить, медленно, нехотя, шаг за шагом, но все же они отходили! Эх, ради того мгновения, когда мы почувствовали, что берем верх, стоило пройти через это пекло. Передо мной был один француз, остролицый темноглазый парень, который стрелял, перезаряжал ружье, смотрел по сторонам, выискивая офицера, внимательно целился и снова стрелял, спокойно, словно на учениях. Помню, как я подумал, что неплохо было бы убить такого хладнокровного человека, поэтому бросился к нему и вонзил в него штык. После моего удара он повернулся и выстрелил мне прямо в лицо. Его пуля оставила у меня на щеке шрам, который я буду носить до конца своих дней. Когда он упал, я перешагнул через него, но тут на меня обрушились два огромных тела, и я почти задохнулся под ними. Когда я наконец выбрался из свалки и протер засыпанные порохом глаза, я увидел, что колонна почти разбита, она рассеялась на отдельные группки, которые либо бежали, спасая свои жизни, либо отбивались, прижавшись спинами друг к другу, но наша бригада все наседала и наседала. Мое лицо горело так, словно его поливали расплавленным железом, но ноги и руки у меня двигались, поэтому, ступая по горам убитых и раненых, я бросился догонять свой полк и снова включился в правое крыло.

Там я встретил старого майора Эллиота. Лошадь его застрелили, но сам он был невредим, поэтому, как всегда прихрамывая, с уверенным лицом шел вперед. Он увидел меня и кивнул, потому что времени на приветствия не было. Наша бригада все наступала, но передо мной проскакал генерал, и я заметил, что он смотрит назад, туда, где остались британские позиции.

– Общего наступления нет, – сказал он, – но я не пойду назад.

– Герцог Веллингтон одержал великую победу! – торжественно вскричал адъютант, а потом, поддавшись чувствам, добавил: – Если этот чертов осел додумается все-таки пойти вперед!

И все, кто его услышал, дружно рассмеялись.

Но теперь уже было видно, что французская армия дрогнула. Колонны и эскадроны, которые весь день так мужественно держали позиции, начали рассыпаться. Там, где раньше стояли плотные ряды стрелков, теперь началась суматоха. Гвардия под нашим натиском стремительно редела и отступала. Внезапно мы увидели прямо перед собой жерла двенадцати пушек, но мы не сбавили хода, и через миг я уже видел, как рядом с телом убитого уланом бойца наш младший офицер, совсем еще юный парень, как шаловливый школьник, куском мела выводил на их стволах большие цифры «71». Тут за нашими спинами раздался рев тысяч голосов, это вся британская армия пошла в наступление, обрушившись с холмов на остатки неприятеля. Впереди загремели пушки, наша легкая кавалерия, вернее, все то, что от нее осталось, присоединилась к нашим бригадам с правого фланга. После этого битва была закончена. Мы стояли на тех позициях, которые еще утром занимали французы, их пушки перешли в наши руки, их пехота разбежалась, и только бравая кавалерия все еще могла поддерживать хоть какой-то порядок в своих рядах, да и то лишь для того, чтобы с достойным лицом покинуть поле боя. Потом, когда уже начало смеркаться, наши обессилевшие и голодные воины наконец позволили пруссакам закончить дело, а сами расположились на отдых на завоеванной земле.

Вот и все, что я видел и могу рассказать о битве при Ватерлоо. Могу лишь добавить, что на ужин в тот день я съел двухфунтовую буханку ржаного хлеба, порцию солонины и выпил целый кувшин красного вина, после чего мне пришлось пробивать новую дырку на самом кончике ремня, и все равно он сидел на мне туго, как обруч на бочке. Затем я повалился на солому среди своих товарищей и через минуту уже спал мертвым сном.

Глава XIV Подсчет убитых