Все это подводит мой рассказ к дню сегодняшнему и к самым последним новостям. Этим утром я получил телеграмму от Каллингворта… Это после девяти месяцев гробового молчания. Отправлена она из Эйвонмута{84}
, города, в котором он, по моим предположениям, и должен был обосноваться, и содержит всего несколько слов: «Приезжай немедленно. Ты мне срочно нужен. Каллингворт». Разумеется, я поеду завтра же первым поездом. Невозможно предугадать, что это значит, но где-то очень глубоко в душе я надеюсь, что Каллингворт начинает какое-то дело и хочет предложить мне стать партнером или что-нибудь в этом роде. Мне всегда казалось, что ему рано или поздно все же удастся реализовать какую-нибудь из своих задумок, и, разбогатев, он не забудет своего старого друга. Он ведь знает, что я хоть и не гений, но человек надежный, на которого можно всегда положиться. Все это я веду к тому, Берти, что завтра я встречусь с Каллингвортом и надеюсь, что наконец устроюсь в этой жизни. Я описал его в надежде на то, что у тебя появится интерес к тому, как сложится моя судьба в дальнейшем, чего, вероятнее всего, не произошло бы, если бы ты не знал, какой человек протягивает мне руку.Вчера у меня был день рождения, мне исполнилось двадцать два. Двадцать два года вращаюсь я вокруг Солнца. И со всей серьезностью, без намека на шутовство, что называется положа руку на сердце, я хочу сказать, что в настоящее время я весьма смутно представляю себе, откуда я пришел, куда иду и для чего я здесь. И не потому, что не задаюсь этими вопросами или мне это безразлично. Я изучил основы нескольких религий, и все они поразили меня тем, какому жестокому насилию придется мне подвергнуть свой разум, если я захочу принять догмы любой из них. Мораль, содержащаяся в них, обычно совершенна. В той же степени, как совершенна и мораль английского общего права. Но теория создания, на которой она строится!.. Для меня самым поразительным, с чем я встречался за время своего недолгого пребывания на этой земле, является тот факт, что столько умнейших людей, глубоких философов, проницательных правоведов и людей, повидавших мир во всем его разнообразии, принимают на веру подобное объяснение самого явления существования жизни в тех ее формах, о которых знаем мы. Конечно, имея в противниках всех этих мудрецов, мое личное скромное мнение так и не осмелилось бы проклюнуться из глубин моего разума, если бы меня не наполняла храбростью уверенность не менее выдающихся правоведов и философов Древнего Рима и Греции в том, что у Юпитера было множество жен и что он был не прочь пропустить чашу-другую доброго вина.
Дорогой Берти, только не подумай, что я собираюсь поучать тебя или кого бы то ни было. Те, кто, подобно мне, требуют терпимости по отношению к себе, первые готовы проявлять терпимость по отношению к другим. Я всего лишь обозначаю свои личные убеждения, как уже много раз делал до этого, и ответ твой мне тоже уже известен. Разве могу я забыть, как ты строгим голосом говорил: «Просто верь!» Твое сознание позволяет тебе так говорить. Но мое отказывает мне в этом праве. Я слишком хорошо понимаю, что слепая вера является не добродетелью, а пороком. Это коза, которую загоняют в овечье стадо. Если человек намеренно закрывает глаза и отказывается пользоваться зрением, любой поймет, что это безнравственно и является насилием над природой. И тем не менее человеку этому со всех сторон советуют отказаться от куда более ценного органа восприятия, от разума, и запрещают пользоваться им для решения самого глубинного вопроса существования.
«Разум не поможет в этом деле», – возразишь ты. Но я отвечу, что говорить так – все равно что признавать поражение в битве, которая еще не была начата. Мне мой разум БУДЕТ помогать, а когда перестанет, тогда я уже смогу обходиться и без помощи.
Уже поздно, Берти, огонь в камине догорает, и мне становится холодно. Ты же, я в этом уверен, уже порядком утомлен моим многословием и ересью, так что я с тобой прощаюсь до следующего письма.
II
Дом, 10 апреля, 1881.
Что ж, дорогой мой Берти, и снова это я в твоем почтовом ящике. Еще не прошло и двух недель с того дня, когда я написал тебе то длиннющее письмо, но новостей у меня накопилось достаточно для очередного послания. Говорят, что искусство написания писем утрачено, но, если количество может искупить качество, ты должен признать, что за грехи твои достался тебе друг, который все еще хранит его.
Когда я писал тебе прошлый раз, я собирался ехать к Каллингворту в Эйвонмут, окрыленный надеждой на то, что он предложит мне место. Я должен рассказать, как прошла та поездка, но тут в два слова не уложишься.