Тень Великого Древа (СИ)

Трущая кулаками глаза, дурная спросонья Фаунтерра начинала понимать: приехала свадьба! Кто женится? Зачем? На ком?.. Любопытство будило столицу. Фаунтерра стряхивала с себя липкий летний сон. Распахивала ставни, звенела ведрами, плескалась под умывальником, наспех разводила огонь, металась по дому в ночной сорочке, разыскивая платья, чулки, башмачки, гребни, шпильки… Обжигала рот наспех сваренным чаем, бранилась, заедала печеньем – а с улицы неслось через открытое окно:

- Пусть Мириам целует, а Софья согревает, а если будет ссора – Эмилия помирит!

Армия вторжения развертывалась на площадях. Распахивались фургоны, телеги откидывали борта. Музыканты проверяли струны, певцы прочищали глотки, скоморохи надевали потешные наряды. Из ящиков и досок сколачивались столы, на которых, словно в сказке, вырастали горы сладостей, фруктов, сыров, колбас. Почетное место занимала стопка соленых хлебцов – непременного яства на свадьбе.

- Молодым солоно естся, да сладко спится! Соль на столе, а не на щеках!

Вооружившись острыми воротками, умелые руки прокручивали дырки в бочках, втыкали краны, наполняли кружки – первые из сотен, построенных рядами на прилавке.

- Пей за счастье молодых, чтобы сильным был жених!

Фаунтерра в недоумении выбиралась на площади, разглаживала подол, на ходу дотягивала последнюю непослушную шнуровку.

- Это что же?.. Кто женится-то?..

- Лучшая пара! За невесту пей до дна – будет верная жена!

- А эль почем?..

- Молодые угощают! Пей, красавица, не робей!

Фаунтерра с сомнением качала головой: что, с самого утра?.. На каждой площади, да такой запас!.. Этак я к вечеру совсем охмелею… А затем сказала себе: тьма, почему нет? Время-то какое худое: то орда, то Кукловод. Хоть что-то светлое среди всего мрака! И столица поднесла кружку к губам:

- Долгих лет молодым! Пусть Софья согреет!

Праздник полыхнул, как костер. Зазвенели искристые мелодии, свадебные песенки пошли в пляс, перепрыгивая с языка на язык. Вспышки смеха окружили сцены, где выступали скоморохи. Тут начинался потешный конкурс, там показывали страуса, тут играли пьесу про любовь, там поливали бочками крема гигантский свадебный торт. Фаунтерру поили, кружили, веселили и соблазняли – а она, уставшая от тревог, охотно поддавалась. Пела, плясала, хохотала. Сочиняла причудливые тосты за здравье молодых. Облизывала пальчики от лакомств. Вспоминала бесчисленные свадебные традиции, помогала устроить то, о чем приезжие забыли. И все чаще задавалась вопросом:

- Кто же, все-таки?..

Приезжие как могли напускали тумана, но умницу-Фаунтерру не проведешь. Всем известен ритуал: на свадьбе будет портрет молодых! Если жених беден, то картину рисуют прямо за столом сами же гости – выходит очень потешно. Но тут дело другое: баснословно богатый жених, наверное, нанял хорошего живописца. И портрет уже готов, скорей всего, это он и стоит под сукном в тени собора Праотцов. Или, может быть, прячется за спинами искровиков у Престольной Цитадели. Ах нет, ерунда, вот же он – у ратуши, в золоченном фургоне! Конечно, Фаунтерра-озорница попыталась подглядеть. Невзначай потянулась пальчиком к сукну, осторожненько приподняла полог фургона… Но нет, завешено, завязано, зашито, еще и обмотано бумагой. Никак не увидишь раньше срока!

Тем временем новые люди присоединялись к празднику. Вошел в город еще один искровый полк. Диковинный: не алый, а белый с солнцами, смуглолицый, ведомый красивым седым командиром. Въехали, блистая парадной броней, колонны рыцарей. На ярких попонах пестрели всевозможные гербы, а чаще других – дельфины и снопы пшеницы. Следом за всадниками потянулись в город пешие бородачи: мослатые, мужикастые, нестройно вооруженные. Числом они напоминали орду, а рожами – бандитов. Но Фаунтерра так уже разыгралась, что готова была плясать с любыми гостями.

- Заходите, братья! У нас свадьба, долгих лет молодым! Кто женится? Да сами не знаем, ха-ха-ха! Садитесь за стол, уж там разберемся!

Прошел слух: портрет откроют при дневной песне, стало быть, в четвертом часу. Никто этого не говорил напрямую, но как-то само собой узналось: только песня отзвучит – сукно долой. И при первых звуках ветровых труб Фаунтерра замерла, навострила ушки, шикнула на слишком громких гостей:

- Тишшше! Сейчас, сейчас узнаем!..

Холеной ладонью заранее подняла кружку, заготовила на языке заковыристый тост, который не звучал еще сегодня. Песня пошла на убыль, притихли башни соборов… И ровно в четыре покров упал. Все были правы: и у Престольной, и у Праотцов, и возле ратуши – всюду открылось сразу. Портретов было три, один другого краше. Фаунтерра ахнула, прижав ко рту ладони.