Тень Великого Древа (СИ)

- Друзья, вы слишком много внимания уделяете поверхностным вещам. Да, Ориджинам присущи доблесть и отвага, зрелищные на поле боя. Нехитрым, но ярким своим проявлением эти черты слепят вам глаза. Я же призываю увидеть суть вещей: ориджинская храбрость – столь же маловажная черта, как цвет волос или форма губ. Отвагой выигрываются мелкие схватки; большая политика ведется мудростью. Смелый человек рискнет своей головой, чтобы победить в бою. Мудрый выстроит такую политику, что любой исход битвы приведет его к цели.

Приятная золотистая пыльца окружала Адриана – светлячки плясали в воздухе. Владыка был благодушен и доволен собой, Менсон ощутил надежду: авось выйдет? Он нынче добрый. Нужно дождаться конца речи, польстить ему как следует, и потом…

- Как вы могли заметить, я выстроил именно такую ситуацию. Мои враги схлестнулись в смертельном бою, и победа любого из них приносила нам выгоду. Да, я ожидал победы Кукловода и потому сперва был озадачен успехом Первой Зимы. Но вчерашним вечером мы с генералами и магистрами, обсудив положение, сделали весьма утешительный вывод: из победы Ориджинов мы извлечем ничуть не меньше пользы.

- Только Первая Зима нам больше не светит, - отметила леди Магда.

- Милая супруга, не сужай кругозор до одного холодного городка! Мы идем к великой цели, с которой не сравнится ни Первая Зима, ни весь Ориджин. Когда сработает мой новый план…

Адриан повел речь о Великом Древе ордена. Менсон выпил половину пузырька эхиоты вечером, а вторую – утром. Пытался избежать этого, но Гурлах разжал ему рот и влил зелье, словно в пасть собаке. Теперь мысли давались с трудном. Понимать отвлеченные материи, вроде великих целей, было невмоготу. До битвы Адриан рассказывал что-то очень светлое про большие деревья и корабли, про то, как шуту снова стать адмиралом… Это было чудесно, но слишком далеко, Менсон забыл путь туда. Теперь он думал о жене. И еще – о яде в кармане.

- Милая женушка, раньше я планировал использовать лишь Кукловода, а Ориджинов списывал со счетов, словно сбитую фишку. Но если они остались на поле – я применю их тоже. На упряжке из двух коней мы живее доскачем до цели.

Адриан говорил, плясали светлячки. Менсон с трудом вращал жернова своих мыслей. Он силился думать о яде половину бессонной ночи – и не придумал ничего. Карен дала яд, чтобы муж кого-то убил. Но кого?.. Возможно, себя. Карен боялась, что Менсона будут пытать, и он захочет быстрой смерти. На это Менсон в мыслях отвечал: хрен вам! Что бы ни случилось, убить себя – совсем не смешно! Каким шутом я буду, если помру как трагичный размазня?

Второй вариант: убить Карен. С тою же целью – избавить от мучений и позора. Едва подумав об этом, Менсон втыкался носом в стену. Ничего дальше он не видел. Как найти пищу жены, как подсыпать яд? В каком кармане яд лежит, и что значит само слово: «яд»? Да и кто я такой, и о чем думал минуту назад?.. После слов «убить Карен» все мысли замерзали.

И третий вариант: отравить владыку. Возможно, Карен имела в виду именно это. Сама она не смогла бы, а мне – в два счета, хоть сейчас. Со вчера так и стоит на столике Птаха без Плоти, а возле нее три кресла: владыки, Магды и Юхана Рейса. Перед каждым креслом стакан с водой - со свежей, только что подали. Жаль будет по ошибке отравить Магду, она неплохая деваха, но ошибиться-то нельзя: владыка сядет в центре!

- Постойте, муж мой, вы предлагаете шантажировать Ориджинов?

- Напротив, я предложу им полную безопасность. Они получили говорящие Предметы, а я смогу защитить их от деконструктора. И, заметь, никто кроме меня.

При мысли о Карен в душе Менсона теплело, все начинало таять. Давно изношенные шестерни, забывшие как вращаться; твердые камни принципов, не подходящие друг к другу по форме; клинки и клыки, отвыкшие ранить кого-либо, кроме себя… Весь этот древний мучительный хлам плавился и обращался в воду. Терпкую, сладкую, хмельную - значит, не в воду, а в вино! Весь Менсон становился сосудом с самым прекрасным вином, какое не снилось даже шиммерийцам. Вот что делала с ним одна мысль о жене.

Однако он не мог убить Адриана. Даже ради нее. Даже если Карен сто раз права, даже если владыка – последний из деспотов. Двадцать лет, пока не было Карен, шут любил лишь одного человека на свете: парнишку в камзоле принца. Все светлое, что имел, отдал только ему. Убить Адриана – все равно, что самого себя.

Выброшу, - принял решение Менсон.

И подумал с запинкой: выбр-бр-бр... Куда выбр-бросишь? Это ж последняя просьба жены!.. Да нет же, тьфу на тебя, дурак с бубенцами. Ни хрена не последняя: вот вызволю Карен, и начнет она о чем-нибудь просить. Еще достанет меня просьбами – то булочку ей, то кофе, то ножки размять. Сдуреть можно будет от всяких просьб!.. А яд – к черрртям.

Он подошел к окну и только тут заметил, что ставни открыты. Утреннее солнце прячется за горой, вершина искрится в розовом ореоле, облака бегут по небу, точно овцы. Красиво!.. Но ставни-то вчера были заперты, владыка сказал: это для безопасности. А теперь чего?..