Тень ветра

Так, то ли от тоски, то ли из слабости, Софи продолжала принимать ухаживания Фортуня, веря, что однажды он встретит девушку по себе и будет вознагражден за свою настойчивость. Пока же ей достаточно было чувствовать себя желанной и любимой, чтобы хотя бы ненадолго забыть одиночество и тоску по всему тому, что осталось в прошлом. С Антони они виделись каждое воскресенье после мессы. Всю неделю Софи целиком посвящала урокам музыки. Ее любимой ученицей была талантливая девочка по имени Ана Вальс, дочь процветающего производителя станков для текстильного производства, который сколотил состояние из ничего, в результате огромных усилий и жертв, по большей части чужих. Ана не скрывала своего желания стать известным композитором и исполняла для Софи небольшие пьесы собственного сочинения, в сущности неплохие, но уж больно напоминавшие мелодии Грига и Шумана. Господин Вальс, искренне считавший, что женщины не способны ни на что другое, кроме штопанья чулок и вязания накидок, очень благосклонно, однако, взирал на то, как его дочь осваивает искусство игры на фортепьяно. Он намеревался выдать ее за какого-нибудь богатого наследника с известной фамилией и знал, что в изысканном обществе экстравагантные увлечения девиц на выданье — пикантная приправа к покладистому характеру и счастливой плодовитости, свойственной цветущей молодости.

Именно в доме семьи Вальс Софи познакомилась с одним из самых известных благодетелей и финансовых покровителей сеньора Вальса доном Рикардо Алдайя, наследником империи Алдайя, восходящей звездой финансового мира Каталонии конца века. Незадолго до этого Рикардо Алдайя женился на одной богатой наследнице, обладавшей ослепительной красотой и труднопроизносимым именем, — качествами, которые приписывали ей злые языки, поскольку молодожен в упор не видел своей избранницы, а имени ее никогда не произносил. Это был брак между династиями и банками, а не романтическое ребячество, как говорил сеньор Вальс, который отлично понимал, что постель и свидетельство о браке — отнюдь не одно и то же.

Софи было достаточно обменяться с доном Риккардо взглядом, чтобы почувствовать, что она пропала навсегда. У Рикардо Алдайя был пронзительный и ненасытный взгляд волка, умевшего прокладывать себе дорогу и знавшего, в какой момент следует пускать в ход клыки. Алдайя медленно поцеловал ей руку, лаская кожу губами. Насколько шляпник был воплощением любезности и восторга, настолько дон Рикардо был сама жестокость и сила. Его плотоядная улыбка ясно говорила о том, что он способен читать ее мысли и желания и что они не вызывают у него ничего, кроме насмешки. В тот же миг Софи почувствовала легкое высокомерие, какое обычно пробуждают в нас вещи, которыми мы, сами того не сознавая, более всего хотим обладать. Она сказала себе, что не желает его видеть и что откажется от уроков с любимой ученицей, если это позволит ей избежать новых встреч с Рикардо Алдайя. Еще ни разу в жизни ничто так не пугало ее: она впервые увидела перед собой настоящего зверя, одетого в дорогой костюм, и поняла, что должна чувствовать жертва, заметившая охотника. Все эти мысли пронеслись в ее голове буквально за несколько секунд, пока она силилась выдумать хоть какие-то, пусть даже совершенно нелепые причины, по которым больше не сможет приходить в этот дом — стоя перед оторопевшим сеньором Вальсом, хохочущим Алдайя и с грустью смотревшей на нее малышкой Аной, которая разбиралась в людях лучше, чем в музыке, и видела, что потеряла свою учительницу навсегда.

Неделю спустя в дверях музыкальной школы на улице Дипутасьон Софи столкнулась с доном Рикардо, который поджидал ее, просматривая газету и то и дело затягиваясь сигаретой. Они взглянули друг на друга, и сеньор Алдайя, не тратя времени на разговоры, взял ее под руку и повел к какому-то дому в двух кварталах от школы. Это был новый, только что построенный дом, еще не сданный жильцам. Они поднялись на второй этаж. Дон Рикардо открыл перед ней дверь, и Софи углубилась в лабиринт коридоров и галерей, голых стен и невидимых потолков. Там не было ни мебели, ни картин, ни люстр, ни какого-либо другого предмета, указывающего на то, что в доме живут люди. Алдайя запер дверь, и они посмотрели друг другу в глаза.

— Я не переставал вспоминать о тебе всю эту неделю. Скажи, что ты ни разу не думала обо мне, и я отпущу тебя, и мы больше никогда не увидимся, — начал дон Рикардо.

Софи лишь отрицательно покачала головой.