Тень власти

После этого я прочел письмо, приложенное к королевскому посланию. Оно начиналось с восстановления меня в моем прежнем звании и титулах. Это было, конечно, совершенно естественно. Потом шло обещание дать мне еще более высокое место, чем я занимал раньше, и полную независимость в отведенной мне области. Потом шли условия: всякое дело имеет и оборотную сторону.

Условия состояли в следующем.

Во-первых, необходимо получить удостоверение от инквизиции, которое очищало бы меня от всяких подозрений в ереси. Письмо, очевидно, намеренно игнорировало то обстоятельство, что я сделался кальвинистом: с отъявленным еретиком, очевидно, не приходилось и разговаривать. Я обвинялся только в чисто внешних деяниях, к которым я был принужден силой обстоятельств и которых я в душе не одобрял сам. Это доказывало покровительство, которое я оказал отцу Вермюйдену. Конечно, придется наложить на меня легкое наказание, ибо церковь, если пожелает, может быть весьма милосердной. Теперешний новый инквизитор Квирога весьма расположен к нашей семье. Письма от него не было приложено, но не трудно было догадаться, что оно есть среди товаров дона Рамона.

Во-вторых, передать город Гуду королю, если это возможно. Этой оговоркой они облегчали мой путь, в случае если я не буду в состоянии принудить себя к этому, чего, конечно, легко было ожидать.

Предлагали многое множество, не требуя от меня слишком много, если не считать, конечно, нарушения принципа. Но им там в Мадриде не могло и в голову прийти, что я серьезно стал еретиком.

Как бы то ни было, но к посланию приложено было еще одно письмо, также от дона Матео, написанное им по приказанию короля.

Прочитав его, я в изумлении бросил его на стол. Речи дона Рамона, правда, подготовляли меня к этому, но все-таки я был изумлен: мне предлагали ни больше ни меньше, как назначение наместником всей Нидерландской страны, таким же, каким был герцог Альба. Не сразу, конечно. Это было бы и невозможно, и не политично, и ни один здравомыслящий человек не может на это рассчитывать. Моей задачей было сначала привести войска к повиновению, затем возобновить с удвоенной энергией военные действия и продолжать борьбу до тех пор, пока я не добьюсь решительного успеха. Постепенно мои полномочия будут расширяться до тех пор, пока не наступит нужная минута и мне не будет вручен указ о назначении наместником, совершенно такой же, какой был дан и герцогу Альбе. От меня будет зависеть, долго ли придется ждать этого момента, самый же приказ лежит уже подписанный, добавлял дон Матео.

С минуту я не верил своим глазам, но в этой стране случаются иногда изумительные вещи, и дон Рамон, уходя, отвесил мне такой же низкий поклон, какой я, бывало, делал герцогу Альбе… Должно быть, влияние моей семьи при дворе все еще очень велико, если мне делаются такие предложения – искренно или нет, это другой вопрос. Пусть даже неискренно: дайте только мне силу, и я против их воли заставлю их исполнять договор. Если даже это был бы мираж, то блеск этого миража легко мог бы соблазнить человека на некоторое время. Вице-король всех Нидерландов, у которого больше реальной власти, чем у самого короля в Мадриде! Все законы, в сущности, отменяются, и остается один – воля наместника.

Возвращаясь домой из городского совета, я жаловался в душе на свое жалкое положение, а теперь мне предлагают самое высокое положение, какого только может достичь человек, не родившийся на троне.

Я ходил взад и вперед по своей комнате, сжимая рукоятку моей шпаги, которой я всем этим обязан. Я боролся с искушением, не стану отрицать этого. Одно мгновение искушение это было ужасно, когда мне пришла в голову мысль, что, быть может, в этом-то и состоит моя жизненная миссия. Положив шпагу на пол, я опустился на колени и стал горячо молиться, прося Бога просветить меня. Мои пальцы невольно схватились за голову тигра на рукоятке шпаги, словно от этой эмблемы моего дома они хотели почерпнуть силу и мудрость, необходимые мне теперь, когда предстояло принять окончательное решение. Они почти вцепились в нее, как бы принуждая мою судьбу, чьи очертания были размыты, принять определенные формы и приблизиться ко мне, чтобы я мог рассмотреть ее теперь же.

Чего не мог бы сделать человек, облеченный такой властью. Подобно Господу Богу, он держал бы в своих руках проклятие и благословение!

В тишине моей комнаты я стоял на коленях и боролся с искушением, которое пришло ко мне так же неожиданно, как к первой женщине, до тех пор, пока солнце не скрылось за окном и мираж не исчез, как исчезает Фата-моргана на южных равнинах, оставляя после себя вместо золотых серые, безотрадные пески.