Тень ворона

Вскоре Ниниан понял, что застал на дороге опоздавших горожан, которые плелись в хвосте основного потока, слишком поздно прослышав про то, о чем судачил весь город. Весь Форгейт, начиная от ворот аббатства, был забит народом. В то время, когда Ниниан поравнялся с воротами, клир во главе с аббатом показался из северной двери церкви, за ними шли носильщики с гробом, а следом потянулась чинная процессия монахов. Это был самый опасный момент для Ниниана, если он хотел незамеченным наблюдать, как будут развиваться события, чтобы лишь в крайнем случае самому сдаться по доброй воле. Все обитатели монастыря знали его в лицо и, если увидят, могли узнать даже по осанке или по походке. Ниниан поспешно сместился из переднего ряда и, протиснувшись назад, перешел через дорогу. Зайдя в узкий переулок, он остановился там, пережидая, пока все монахи не прошли мимо. За монахами двигались отцы предместья — те, кто, не желая уронить своего достоинства, не бросился сразу вон из церкви, чтобы заранее занять на кладбище удобное местечко. Следом хлынула толпа зевак, стараясь подойти поближе, чтобы все рассмотреть; они бежали за процессией, точно дети или свора дворовых собак за странствующим акробатом, отличаясь от них только тем, что не так громко и откровенно выражали свои восторги.

Оказаться одному в хвосте было так же опасно, как высовываться вперед, и Ниниан вовремя вышел из переулка и присоединился к процессии. Он двинулся дальше в толпе, в то время как голова процессии уже заворачивала с форгейтской дороги направо и, миновав ярмарочную площадь, вливалась в открытые настежь кладбищенские ворота.

Ниниан заметил, что кроме него было еще несколько человек, которые хотели посмотреть на зрелище, не попадаясь никому на глаза. Они тоже остались стоять на дороге и заглядывали в ворота снаружи. Вероятно, они поступали так из-за того, что двое солдат из гарнизона встали по обе стороны от ворот, — они сделали это ненавязчиво, не мешая никому входить на кладбище, но все же люди посматривали на них с опаской.

Ниниан остановился в воротах и стал оттуда смотреть, вытягивая шею, чтобы из-за моря голов впереди себя увидеть, что творится на другом конце кладбища, где находилась могила. Аббат и приор были люди высокого роста, и Ниниан их хорошо видел, до него ясно доносились последние слова, произнесенные над гробом приором Робертом, который старался придать своему голосу самое сладостное звучание. Приор действительно от природы обладал великолепным голосом и очень любил им блеснуть в драматические моменты литургии.

Подвинувшись немного в сторону, Ниниан мельком увидел лицо Диоты, белевшее бледным овалом из-под черного капюшона. Как единственному более или менее близкому человеку, ей по праву досталось это место у гроба Эйлиота. Рядом с Диотой маячило чье-то плечо, чья-то рука, державшая ее под локоть, — это, конечно, могла быть только Санан, однако как ни старался Ниниан вытягивать шею и наклонять голову то вправо, то влево, он так и не смог ее разглядеть: ему все время мешала чья-нибудь голова, заслоняя от него любимое лицо.

По толпе вдруг пробежало волнение — это святые отцы подошли к могиле, и люди повернули голову, провожая взглядом их движение. Гроб опустили. Прозвучали последние слова прощания. Под высокой монастырской стеной послышалось падение первых комьев земли на гроб отца Эйлиота. Все было почти закончено, и ничто не нарушало течения траурной церемонии. Толпа зашевелилась, загудела, похороны завершились. У Ниниана отлегло от сердца, он ощущал уже робкую надежду, как вдруг раздался голос, при звуке которого оно гулко забилось в его груди. Говоривший находился возле могилы и произносил слова громко, чтобы они были слышны всем собравшимся.

Кровь так шумела у юноши в ушах, что он не разобрал остального, но понял, что эти слова были сказаны шерифом, ибо кто же еще мог так властно вести себя в стенах монастыря? Самый конец он расслышал вполне отчетливо: «Я должен арестовать здесь преступника, подозреваемого в убийстве отца Эйлиота».