Тень за правым плечом

— Да, я кое-что про это слышал, — отвечал Викулин, по-прежнему смотря на меня. — Там неопасных сумасшедших отпускают одних гулять по территории и в церковь, причем доступ туда настолько свободный, что на большие праздники в больничную церковь набиваются дачники со всех окрестностей, и иногда даже не поймешь, кто тут пациент сумасшедшего дома, а кто снимает особняк по соседству за триста рублей. Но вообще это очень прогрессивная больница, там не бьют никого, в ледяную ванну не опускают, и вообще…

Рассказ его был прерван появлением патруля: двое вооруженных мужчин в шинелях без знаков различия молча шли по центральному проходу, вглядываясь в лица пассажиров. У наших лавок они остановились, и я почувствовала, как Викулин задержал дыхание, но заинтересовали их не мы, а наш сосед-южанин.

— Васи документи, — тонким шепелявым голосом проговорил один из патрульных.

Сосед, досадливо усмехнувшись, спрятал записную книжку и потянул из кармана сложенную вчетверо бумагу. Патрульный развернул ее, несколько секунд молча на нее смотрел и передал товарищу. Глаза того слегка расширились, и он чуть не с поклоном вернул ее незнакомцу. Тот снова ухмыльнулся, достал из другого кармана томик стихов, раскрыл его и уже не отрывался до самой конечной станции.

Поезд, последний раз содрогнувшись, остановился, и все пассажиры нашего вагона высыпали на перрон. Мне очень хорошо знакомо это острое чувство неприкаянности, с особенной силой одолевающее в таких ситуациях: только что, волею слепого случая соединенные под одной крышей, мы, несколько десятков мужчин и женщин, ехали в одном вагоне, представляя собой хоть эфемерную, но общность: например, если бы наш паровоз сошел с рельсов, синхронность наших судеб получила бы фактическое подтверждение, но это, конечно, крайний случай, нужный лишь для наглядности. Но вот путешествие окончилось, и жизни наши снова разрознились: б'oльшая часть пассажиров просто подобрали свои узлы и укладки и двинулись прочь, кого-то встречали непосредственно на перроне, кто-то, слегка помешкав, с фаталистической простотой полез прямо под вагон, ленясь обойти вставший поезд, — и через несколько минут на дощатой платформе остались лишь мы четверо с нашим незамысловатым багажом, только в дальней части, у самого здания станции, видны были несколько вооруженных мужчин.

Был чудесный майский день. Паровозная гарь осела, и природа вокруг нас вновь предстала в каком-то первобытном безразличии к нашему существованию: по ту сторону рельсов росло несколько крупных берез в окружении молодой зеленой поросли; судя по их величественному виду, им в свое время пришлось наблюдать, как их невезучих товарок рубят топорами, чтобы проложить ту самую дорогу, по которой сейчас приехали мы. Из кроны одной из них свистал соловей, но как-то неуверенно, словно дебютант, впервые приглашенный солировать в большой концерт и, снедаемый робостью, репетирующий днем накануне особенно коварное место будущей программы.

Я усадила Стейси на корзину Викулина как самую большую и удобную; он сердито посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мамарина мягким голоском поинтересовалась, чего мы, собственно, ждем. Викулин буркнул, что проводник должен был встречать нас на перроне, и лично он не понимает, почему этого не произошло. В эту самую минуту я заметила у соседнего вагона, внизу у самых рельсов, странное шевеление, как будто какая-то темная фигура пряталась там от нас, но старалась при этом не терять нас из виду: то вроде выглянет на секунду, то опять уберется в тень. Только я хотела обратить внимание своих попутчиков на это странное поведение, как фигура отделилась от темной ниши и отправилась к нам. Это оказался наш недавний сосед, армянин или грек с записной книжкой и таинственными верительными грамотами. Подойдя снизу к краю довольно высокой платформы, он одним движением и без видимой натуги забрался на нее и предстал перед нами. Прячась, он успел замарать свой костюм и руки и теперь досадливо вытирался светлым платком. В крупных, тяжелых чертах его красноватого лица было что-то собачье: без улыбки он оглядел нас четверых, после чего произнес с утвердительной интонацией: «Гавриил Степанович со спутниками?»

— А вы-то, собственно, кто? — не очень любезно отвечал Викулин, явно раздосадованный тем, что все идет не по его плану.

— Ваш проводник.

— Финский крестьянин?

— Именно он. Может быть, у вас есть какие-то предубеждения на этот счет?

Викулин явственно смешался, но покачал головой.

— Между прочим, они могут появиться у наших простоватых, но злопамятных друзей с той платформы (он показал кивком на патрульных), так что, если вы не против, мы можем двигаться в путь.