Тень за правым плечом

Для доктора это составляло череду психологических коллизий: когда он говорил, что оставил практику, и советовал обратиться к своему преемнику в Тотьму, его несостоявшиеся пациенты погружались в какую-то метафизическую обиду. Уже только решаясь прибегнуть к его услугам, они вступали в предварительный конфликт с совестью, твердо предполагая, что пришлый ведун знается с нечистой силой, и почитая обращение к нему хоть и по обстоятельствам простительным, но все-таки грехом. Когда он вдобавок еще и отказывался от лечения, выходило, что грех этот был совершен зазря: так, вероятно, вызывающий злого духа был бы печально изумлен, если бы Иблис, явившись, сообщил бы прямо над теплым телом принесенной в жертву черной кошки, что дел с ним иметь не хочет. Происходили сцены, порой безобразные, причем однажды в результате одного такого разочарования парализованного («расслабленного» на местном наречии) пациента его семья оставила прямо у порога доктора, уплыв прочь в своей лодочке, так что им с Машей пришлось затащить его в дом и поневоле начать процедуры (не знаю, кстати, чем там кончилось дело). В конце концов ему пришлось уступить общему напору и хоть неохотно, но вернуться к практике. Благодаря малолюдности окрестных мест поток посетителей был серьезно ограничен, да и по пустякам его обычно не беспокоили, ограничиваясь в несложных случаях либо услугами местных бабок-знахарок, либо уж уездным врачом.

Рундальцовы впервые посетили его два года назад: тогда Маша, вновь приехавшая в Вологду за красками Лефрана (все остальное она могла найти и в Тотьме), привезла им очередную записку. В ней с неожиданной выспренностью (которой они раньше за ним не замечали) говорилось, что если они еще не забыли своего старого друга, то могут «осчастливить его, сделав ему честь своим посещением». За этим следовала подробная инструкция, написанная уже обычным языком, без дополнительных фиоритур.

Естественно, в месте, где находилась нынешняя резиденция доктора, не было пристани, да и приблизиться к берегу из-за рельефа дна крупное судно никак не могло, поэтому обычный путь к нему выглядел так: надо было заранее договориться с капитаном парохода, идущего из Вологды в Великий Устюг (он советовал «Внучат» братьев Варакиных), чтобы тот, замедлив ход напротив развалин монастыря, дал гудок. Тогда доктор на своей лодке подплывал к пароходу и забирал пассажиров с багажом. Поскольку он не мог дежурить в ожидании этого момента постоянно, заранее назначались дни, в которые он будет поджидать гостей: например, все сентябрьские понедельники. Одновременно следовало договориться с капитаном и об обратной дороге, поскольку иначе, не сбросив заранее скорость, он рисковал не заметить лодку с пассажирами.

То самое первое путешествие прошло на редкость удачно: доктор к этому времени привел в порядок еще один домик, стоявший наискось от его собственного, так что гостям было обеспечено некоторое уединение. Неделю Рундальцовы провели, гуляя по окрестностям, играя в стуколку и бридж, собирая малину и наслаждаясь тишиной и спокойствием долгих августовских дней. Возвращались они, нагруженные несколькими картинами доктора, снятыми с подрамников для удобства транспортировки: в избе некуда уже было деваться от однообразных холстов с рекой, лошадью и человечком, а Рундальцовы, унаследовавшие после бегства Веласкеса основной массив его работ, рады были пополнить свою коллекцию новыми образцами.

После этого они плавали туда еще один раз, год спустя, причем по особой просьбе Веласкеса, также поданной через бедную Машу, брали с собой и отца Максима: отчего-то — может быть, чтобы самому избавиться от подозрений в сношении с нечистой силой, — доктору хотелось исповедаться и причаститься. Священник, знакомый ему по Тотьме (тот, который соборовал Елену Михайловну), умер два года назад, а Рундальцовы еще в первый визит много рассказывали ему про своего, в сане сущего, приятеля. Отец Максим с удовольствием составил им компанию — отчасти, вероятно, ведомый пастырским долгом (все-таки нечасто в практике встретишь овцу, настолько отбившуюся от стада), а отчасти — по собственной любознательности и тяге к приключениям. Жертвой последней он чуть не сделался: при высадке дул сильный ветер, река была бурной, так что толстенький отец Максим уже было почти промахнулся мимо лодки, спускаясь прямо в серую воду Сухоны, но доктор рывком вытянул его, так что оба повалились кубарем на дощатое просмоленное дно. За исключением этого маленького происшествия, грозившего, впрочем, большой бедой, все остальное было безупречно — и долго еще Монахов, бывший, вопреки сану, убежденным, хотя и стеснительным чревоугодником, вспоминал приготовленные Машей паштет из налимьей печени с можжевельником и закуску из маслят с маринованными хвощами.