Тень земли

Знал, что к моменту блокировки межзвездной связи на спорных территориях было несколько станций Пандуса, а среди них — ряд особо мощных, укомплектованных интернациональным персоналом и предназначенных для перемещения городов. И еще он помнил о том, что на одной из них, в Харькове, трудился его предок, инженер из Далласа, штат Техас, — Питер Гилмор, не русский и не украинец, а чернокожий американец, безвинная жертва случая и обстоятельств. Громадяне в борьбе за власть резали всех и каждого, чужих и своих; русские, как слабейшая сторона, были более терпимы, и потому Питер Гилмор с кучкой соотечественников прибился к ним. Они не воевали на стороне Русской Дружины, но когда война была закончена и проиграна, возвратились в Новый Свет — как беглецы, лишенные отчизны, вместе с караванами переселенцев, уходивших в море от крымских и одесских берегов.

На этом известное Майклу-Мигелю заканчивалось. Все остальные спутники Саймона знали намного меньше и, если не считать Марию, не проявляли склонности к истории и интереса к поучительным беседам. Обычно он уединялся с девушкой и Гилмором на берегу во время долгих дневных остановок, но случалось им толковать и на палубе — вполголоса, негромко, хоть Саймон не делал тайны из этих разговоров. Как-то раз Петр-Педро, доверив руль сыновьям, подошел, присел на теплые доски, послушал, переводя взгляд с Мигеля на Саймона, затем спросил:

— О чем трендите, мужики?

— Об Исходе, — откликнулся Саймон.

Петр-Педро поскреб корявыми пальцами макушку:

— О каком таком исходе?

— Был такой великий Исход к звездам…

Помолчав, капитан поднялся и произнес:

— Был, верно. Да кто о нем помнит теперь? Разве одни книгочеи. У нас ведь свой исход случился — когда драпали из Европ в Америки. И чего тогда не поделили? Что тут, что там — один черт…

Раскачиваясь на длинных ногах, он проследовал на корму и обругал Васко — велел, чтоб тот держался у берега, а не лез на стрежень, если не хочет поплавать прибитым к доске.

Гилмор невесело усмехнулся.

— Все мы здесь такие. Плывем по реке Вечности на плоту под названием Земля, без права остановки и пересадки. Триста лет плывем…

— Это переменится, — сказал Саймон, поглядывая на Марию. Она молчала; только подрагивали пушистые веера ресниц да тонкие пальцы мяли подол цветастого платья. — Переменится, — повторил он. — Скоро!

Майкл-Мигель погладил нагую грудь, исполосованную шрамами.

— Ты надеешься уничтожить передатчик, брат Рикардо? Это проклятое устройство на Луне, о котором ты говорил? Но как? Тебе пришлют что-нибудь подходящее? Оружие или космический корабль?

Саймон покачал головой:

— Нет. Импульсный трансгрессор — это не Пандус, корабль не перешлешь. Надо искать здесь, на Земле. Искать и надеяться, Мигель. Мир велик!

— Мир мал, мой звездный брат, — э т о т мир, — уточнил Гилмор. — Горстка людей тут, кучка — там, а меж них — океаны и бесплодные континенты, изрытые кратерами… Что здесь найдешь?

— Может, на «Полтаве», или в ЦЕРУ, или в других местах…

— Может быть, на «Полтаве», — кивнул чернокожий учитель, — если ее не разобрали по винтику. Но в ЦЕРУ ты не отыщешь ничего. Там…

Он вдруг замолчал и потупился под пристальным взглядом Саймона.

— Что — там?

— Ничего, кроме разрухи и страха. Их теснит Байкальский Хурал, их города — в развалинах, население — в панике, их лидеры не могут договориться друг с другом…

«Странная осведомленность», — решил Саймон и поинтересовался:

— Откуда ты знаешь?

Но Майкл-Мигель, не ответив, лишь развел худыми руками и что-то невнятно забормотал. «Мертвые тени на мертвой Земле…» — послышалось Саймону.

Он отвернулся, лег на живот, пристроил подбородок в ладони и прикрыл глаза, оставив крохотную щелочку. Теперь он мог смотреть на Марию, мог любоваться девушкой — незаметно, как приникший к земле гепард глядит на яркую птицу-певуна, алую, с золотистой грудкой. Сейчас этот процесс созерцания казался Саймону гораздо более важным, значительным, чем разгадка тайн Майкла-Мигеля или даже вся его миссия; и в этот момент Земля представлялась ему не огромной западней, а мирным склоном Тисуйю-Амат, где он провожал солнце вместе с Чией.

Как давно это было! И как недавно…

Взмах пушистых ресниц… Локон, вьющийся на ветру… Солнечный луч, утонувший в ее глазах…

«Все повторяется, — подумал Саймон, — все повторяется, и ничего не проходит бесследно».

Девушка, не замечая, что за ней наблюдают, глядела на него и улыбалась.

* * *

Тянулись часы и дни, баркас плыл по огромной реке, минуя немногочисленные городки и деревни, прячась у берегов, пересекая в темноте широкие озера-кратеры. Саймон заметил, что Кобелино все чаще подсаживается к Марии, тянет руки к ее коленям, заводит разговоры. Девушка отмалчивалась, пряталась в трюм, старалась держаться поближе к Саймону и Майклу-Мигелю. Учитель Кобелино не любил; для него мулат оставался все тем же огибаловским отморозком, которому случай и прихоть брата Рикардо сохранили жизнь.