Тень земли

— Много пульки пьет, — объяснил Саймон и повернулся к капитану: — Змей поплывет с нами. У меня еще остались деньги, и, если хочешь, я заплачу. Все-таки тебе беспокойство — лишний пассажир и лишний рот…

— Пасть, — уточнил Петр-Педро. — Ну, раз такое чудо Господом послано, грех песюки лупить. Опять же змий невиданный, зеленый… — Оскалившись, капитан выразительно щелкнул по кадыку. — Пусть плывет! Только насчет пульки… Это шутка, брат Рикардо, или как?

Не ответив, Саймон неопределенно развел руками. Каа, тайяхатский змей, был созданием живородящим и теплокровным, а значит, отличался от земных питонов как по своей природе, так и в части склонностей и привычек. У него имелись рудиментарные конечности, незаметные под плотной чешуей, он превосходно видел и слышал, не жаловался на обоняние, а пищу не заглатывал, а пережевывал и ел все подряд, начиная от капусты и кончая рыбой. К тому же он обладал весьма высоким интеллектом, не меньшим, чем у горилл и шимпанзе, но, как почти у всех разумных тварей, были у него свои предпочтения и слабости: запаха спиртного он не любил, а вот к обезьянам относился с искренней приязнью.

К счастью, обезьян в ФРБ хватало.

* * *

Ближе к вечеру Саймон вместе с Майклом-Мигелем залез на прибрежный утес, желая обозреть Разлом с высоты. Каа сопровождал их в этой экспедиции — струился зеленым ручьем среди базальтовых глыб, выбирая доступную людям дорогу; сам он мог бы забраться по отвесному склону и проскользнуть в любую щель, куда пролезет его голова. Посматривая на змея с опаской и интересом, тяжело отдуваясь на крутом подъеме, Гилмор спросил:

— Он — с твоей родины, брат Рикардо?

Саймон сделал утвердительный жест.

— Разумный?

— В некотором роде. Аборигены Тайяхата держат их в домах — не все, разумеется, а лишь Наставники воинов, чтобы тренировать молодых. Это суровое ученье. Ты ведь видел, как мы танцевали на берегу?

— Видел. Суровое… И так обучают всех? Всех юношей на твоей родине?

— Так обучали меня, — бросил Саймон. Лицо Чочинги, ушедшего в Погребальные Пещеры, всплыло перед ним, тоска на миг стиснула сердце. Разумом он признавал неизбежность свершившегося, но чувства не желали мириться с утратой; сейчас ему захотелось побыть в одиночестве и спеть поминальную песнь — ту, что предписывал Ритуал Почитания Предков.

Однако Гилмор не отставал и все косился на мелькавшего среди камней змея.

— Зачем его прислали, брат Рикардо?

— В знак доверия ко мне. — Брови Гилмора недоуменно приподнялись, и Саймон пояснил: — Доверие — когда тебе в помощь присылают друга. Понимаешь? Не начальника, не соперника, а друга.

— Как странно… Ты называешь другом эту зеленую змею. — Майкл-Мигель вздохнул. — И странно другое. Мы оба — люди, но родина у нас разная, и то, что кажется тебе естественным и привычным, для меня — повод к удивлению и расспросам. Прости, если я был слишком назойлив.

В молчании они закончили подъем.

Утес, на который они взбирались, тянулся вверх метров на сорок. Соседние были пониже, но выглядели столь же голыми, бесплодными и неприветливыми; они громоздились каменным частоколом, надвигались на речной берег, давили, попирали его, и только узкие ленты песчаных пляжей, худосочные пальмы да жалкие кустики травы теснились между этим мрачным серым валом и просторным, неспешным и величавым течением Параны.

Несколько секунд Саймон, наклонившись, смотрел на медленный поток, слепивший глаза золотистыми отблесками, потом расправил плечи, прищурился и повернулся к югу. Перед ним в косых лучах заходящего солнца лежал удивительный край. На три-четыре лиги от речного берега простиралось гротескное подобие равнины, будто перепаханной чудовищным плугом; бесформенные кучи земли чередовались с глинистыми холмами и осыпями, лощинами и оврагами, баррикадами камней и щебня, а над всем этим диким хаосом торчали шеренги скал — рваных, иззубренных, еще не сглаженных дождями и ветрами и оттого похожих на клыки дракона, выщербленные тяжелым молотом древнего божества-драконоборца. Этот пейзаж не радовал яркими красками: земля была бурой, глинистые холмы и завалы — ржаво-коричневыми, утесы — серыми и черными, а ущелья между ними казались полосками мрака и первобытный тьмы.

Скалы, чем дальше от речных берегов, тем становились выше, сливаясь на горизонте с горным хребтом, иссеченным трещинами, и чудилось, что там в легендарные незапамятные времена ворочалось и буйствовало, пытаясь вырваться из-под гнета земной тверди, какое-то грозное чудище. Над хребтом расплывалось мрачное дымное облако, и Саймон припомнил, что за этими горами лежат земли «черных клинков» — нефтяные озера и газовые скважины, угольные шахты и хранилища топлива, нефтеперегонные фабрики и поселки рабов — целый новый мир, сотворенный после Исхода. Страшный мир… Что же тут было три с половиной столетия назад?

Он зашептал, припоминая:

— Такуарембо, Пайсанду, Корриентес, Посадас, Крус-Алта, Сальто, Ливраменту, Санта-Мария, Санта-Роза, Сан-Габриэль…