Тень земли

— Синяя скала, — произнес Майкл-Мигель, заметив, что Саймон разглядывает крепость. — Как гласят предания, «Полтава» причалила сразу за ней. Высадили десант, перебили пару тысяч аборигенов, затем построили Форт, гавань и городскую стену. Нынче это Центральный округ Рио. А ближе к нам три новых — Восточный, Северный и Западный.

— Что теперь в крепости? — спросил Саймон.

Учитель, с неприязнью покосившись на громко храпевшего Кобелино, пожал узкими плечами:

— Ничего интересного, брат Рикардо. Стены, башни, гарнизон «штыков». Еще — столичные карабинеры, казармы, арсенал. В главном здании — тюрьма, а в подвалах — свалка. Помнишь, я говорил о Старом Архиве? Вот он-то и находится под нижним тюремным ярусом.

— Ничего интересного, говоришь? — Саймон перевел взгляд с крепости на площадь. — А там что? Вроде гробика с пальмами?

— Серый Дом, он же — Богадельня, официальная резиденция Бразильянской Думы и главных департаментов. — Гилмор принялся перечислять, загибая пальцы: — Общественного здоровья, Финансов, Продовольствия, Водного Транспорта, Медицины, еще — Топливный и Военный. Там же — Архив и государственный банк. Архив, в котором я служил, тоже в подвале.

— Словом, правительство, — резюмировал Саймон. — И доны там обитают?

— Это никому не известно. Я прослужил в Архиве тринадцать лет, но попадались мне лишь чиновники, мелкие паханито да думаки, болтуны из Думы. Вот на этих можно глядеть шесть дней в неделю, с десяти до четырех. Особенно когда они в кассу валят, за песюками.

Он пробормотал что-то непечатное, несообразное с его интеллигентной внешностью и белым, с иголочки, костюмом. Саймон ухмыльнулся, сел и надавил клаксон. Пронзительный вопль повис в воздухе, и храп на заднем сиденье прекратился.

— Куда ехать? — спросил Саймон, не оборачиваясь.

— Ах-ха-а… — раздался сзади сладкий зевок. — Прямо, хозяин, прямо. Там, на въезде, площадь, на ней живодерня стоит, так ты мимо нее газуй, не задерживайся. Третий поворот направо, второй налево, и тормози у баобаба. Здоровый такой баобаб, на Аргентинской улице, у пивной «Красный конь».

Мотор взревел, автомобиль ринулся с холма и, обогнав по дороге неуклюжий дымящий трейлер и несколько груженных сеном телег, подкатил к площади. За ней пригородное шоссе переходило в улицу, застроенную невысокими домами: белые, почти глухие стены, черепичные кровли, узкие окна на уровне второго этажа, крохотные балкончики, увитые зеленью. Справа на площади располагался кабак, слева — живодерня; иными словами, полицейский участок с неизменными воротом и ямой. Яма была пуста, но рядом широким кругом стояли люди, облаченные в синее, и щелкали бичами, то и дело поднимая белесую мелкую пыль. В кольце их кто-то метался и исходил криком, жалобным и нестерпимо пронзительным.

Притормозив, Саймон поднялся, опираясь рукой о рулевое колесо. Теперь он видел, что избивали парня — лет семнадцати или шестнадцати, тощего, в окровавленных лохмотьях, свисавших с исполосованных плеч. Синемундирные гоняли его по кругу с таким расчетом, чтоб дотянуться до жертвы тонким кончиком бича, оставив алую полоску. Временами они промахивались, что вызывало проклятия и хохот — парень был маленький, юркий и, вероятно, еще не лишился сил. Напротив, у кабака, толпились зрители; кто-то глядел мрачновато, а кто-то — с жадным любопытством, но все молчали, переминаясь с ноги на ногу и почесывая в затылках.

— За что его? — спросил Саймон. Перед ним вдруг замаячили развалины панамской деревушки на Латмерике, трупы женщин со вспоротыми животами, тела мужчин, развешанных на столбах.

— Спер что-нибудь, — с зевком откликнулся Кобелино.

Гилмор, не поднимая глаз, уткнувшись лицом в скрещенные руки, хрипло пробормотал:

— Не вмешивайся, брат Рикардо. Потешатся, может, и отпустят. Вот если б бичевали у столба, связанного, отсчитывая удары…

— И плетью, — со знанием дела добавил мулат. — Короткая плеть потолще бича, а если ее из тапирьей шкуры сплели, да зашили свинчатку, да врезали по черепушке…

Саймон, мотнув головой, полез через бортик машины, но Кобелино, уцепившись за его ремень, повис мертвым грузом.

— Ты что, хозяин, ты что. Они же здесь в полной силе, всех нас порешат. Хочешь над ямой висеть? Чтоб муравьи тебе яйца отъели? Не губи, благодетель! Опомнись!

Саймон молча вырывался. Один из палачей — видимо, старший, в расшитом серебром мундире, — внезапно отбросил хлыст, шагнул внутрь круга и вытянул из-за пояса плетку, в точности такую, о какой говорил Кобелино, — толстую, короткую, с тяжелым, оттянутым книзу концом. Лица его не было видно, но бычий загривок, уверенный шаг и очертания грузной высокой фигуры подсказывали, что он безжалостен и силен. Плеть поднялась, юноша, с ужасом взвизгнув, попробовал увернуться, но толстый плетеный шнур опустился прямо ему на голову. До Саймона долетел отчетливый хруст разбитой кости, толпа у кабацких дверей глухо загомонила, Гилмор застонал, сжимая ладонями виски; кожа его посерела, будто это он бился сейчас в агонии у ног человека с бычьим загривком.