Тень Земли: Снег

Троглодиты, оставшиеся в живых после второй атаки, убрались со склона, лещане откладывали луки и открывали фляги с водой. Послышался беззаботный смех. Никита Андреевич прислонился спиной к шершавому стволу, закрыл глаза и потёр потной ладонью горячий лоб. Тьма заметно сгустилась, хотя до заката оставалось часа два, а то и больше. Тучи, казалось, повисли ниже сосновых верхушек. Ветра не было, а сосны шумели, словно прогоняя кого-то.

„Колдовство, не иначе, – решил воевода. – Ну, колдовством они нас не возьмут, разве что попугают“.

– Как думаешь, батя, чего ждут поганые? – спросил Гаврила (он расположился у соседнего дерева). – Измором, что ли, берут нас? Может, пора нам уходить?

– Вот те раз! – усмехнулся Никита. – Навоевался уже? Кто только что грозился побить поганых больше, чем побито? А теперь что же – хвост поджать и в кусты?

Гаврила обиделся:

– Вот всегда ты так, Никита Андреевич! Слово скажешь не то, а ты уже по-своему повернёшь. Будто я самый дурной! И ведь согласился отдать за меня Ольшану…

– Да, согласился, потому что любит она тебя такого. И потому ещё, что нынче дочери не очень-то слушают родителей. И ещё скажу, что отец твой – человек основательный. Может, и ты таким станешь со временем. А ты, хоть и не дурной, конечно, однако добрые люди не бегут из родной деревни невесть куда. И дочку мою сманил. Ежели б не Глеб, то ехали бы вы сейчас по степи, а дома, значит, хоть трава не расти! Теперь, хоть в беде, да вместе, и то ладно.

– Ты прости меня, батя. Если бы мы ушли, как хотели, да если бы я узнал потом, что случилось, то лучше бы мне и не жить вовсе. Мне уж отец втолковал.

Гаврила задумчиво прищурился, глядя куда-то вдаль, и переломил веточку, которую вертел в руках. А потом добавил:

– А всё же… Вот, прогоним врагов, и уйду я на восток. И возьму с собой всех, кто захочет. Только если Ольшана скажет оставайся, останусь.

– Да, скажет она тебе! – грозно нахмурился воевода. – Такая же упрямая, не знаю, кто из вас умнее.

– Если суждено, пусть Василий Доброе Солнце благословит нас.

– Не отец родной, стало быть, а иноземный князь! Обидел ты меня, парень!

Никита угрожающе повернулся к юноше, но увидел что-то в его глазах и смутился, сам не зная почему.

– Ладно, говорено было уже не раз, да всё без толку, – вздохнул он. – Думаю я, окружить нас на этой горе хотят поганые. Что скажешь, сынок?

Гаврила хлопнул глазами, отстраняясь от своих мыслей, и поднялся на ноги:

– Раз ты об этом подумал, батя, стало быть, и решил, что делать. Ты у нас воевода, тебе и ложку в плошку.

Никита рассмеялся:

– Ну и хитрец достался моей Ольшанке – знает, чем пронять старика! Евсей-то, небось, горя хлебнул с такими сыновьями, а мне бы на радость. Может, со внуками повезёт? Ладно. Возьми-ка ты, Гаврила, пяток ребят, кто помоложе, да разойдитесь-ка вы в стороны шагов на триста, а то и на пятьсот. Если что, свистнешь.

Гаврила кивнул и позвал:

– Золот, Микола, Дубняга, Василько, подь сюда!

Когда они уходили, Никита окликнул:

– Гаврила!

– Чего, батя?

– Ты аккуратнее там.

– Понял.

Они ступили за ближние деревья и сразу растворились в темноте. Оставшиеся по приказу воеводы разожгли костры и заняли круговую оборону.

А у врага всё уже было готово. Поздновато лещанский воевода отправил разведку. Да и мало что могли бы разведать пятеро человек. Троглодиты давно заняли позиции вокруг Щедрой горы и ждали только сигнала. В колдовском полумраке на расстоянии десяти шагов с трудом различались силуэты солдат. Лещанские костры просвечивали среди сосновых стволов и отражались красными бликами на троглодитских клинках. Общая атака должна была начаться с ударом грома. Наместник, стоя у своего шатра, с ненавистью смотрел на костры непокорных лещан. Он был недоволен отсрочкой, но Бесмельд просил его дождаться гонцов из леса, чтобы убедиться: все отряды заняли свои места, и кольцо смерти сомкнулось вокруг Щедрой горы.

Борк сидел на куче прелых сосновых веток, глядя под себя и думая о предстоящей атаке. Гхон перевязывал ему ногу, он вспотел, затягивая верёвки, а пациент почти не чувствовал этих усилий и только требовал:

– Туже, туже, болван! Скоро начнётся драка. Я должен быть на ногах.

– Стараюсь, троглодан, но уж очень толстые у тебя ноги!

– Они и должны быть такими, сак, чтобы стоять против любого.

– Против железных людей? – съязвил Гхон и сразу бросил верёвки и выпучил глаза, потому что на его шею легла тяжёлая рука; она гнула его вниз, а он только хрипел и царапал землю.

В нос адъютанта шибануло смрадом троглоданской глотки:

– Удавлю ведь сейчас, как кролика, если не заткнёшься.

– Удавишь, а потом пожалеешь, – прохрипел Гхон, когда хватка ослабла. – Кто раскроет тебе замыслы, если кто замыслит…

– Да закроешь ты хлебало, или нет? – Борк прижал тщедушного троглодита к дереву. – Заткнись, понял!

– Кто нарушает приказ! – послышался мрачный голос. – Зарублю.

– Что! – возмутился Борк. – Кто смеет мне угрожать!