Тень жары

Мимо нас к выходу прошествовали двое. Я слишком погрузилась в состояние прострации, чтобы обращать внимание на публику — я уже ничего не соображала, абсолютно ничего: перед глазами стоял этот гениальный Блю Джек, пристроившийся сзади к какой-нибудь очаровательной девушке.

И тем не менее инстинкт водящего подсказал мне, что эту парочку я встречаю не впервые. Я смотрела им вслед и чувствовала, как вещество современной культуры потихоньку начинает бродить во мне — ну надо же, я думала, что исторгла его из себя полностью в туалете— но оно пенилось, булькало и двигалось наверх, к голосовым связкам.

ДВЕ ПАЛОЧКИ ХРУСТЯЩЕГО

ПЕСОЧНОГО ПЕЧЕНЬЯ

И ТОЛСТЫЙ СЛОЙ ШОКОЛАДА!

…наконец я рискнула взглянуть на Зину и застала его за созерцанием пузырьков в стакане с газировкой.

– Боюсь, что эта парочка на вкус окажется не настолько сладкой, — тихо, разговаривая будто бы сам с собой, произнес он. — Хотя, посмотрим… Надо надкусить.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, бросил на стол какую-то купюру, которая тут же исчезла под ладонью юноши.

Зина встал, сунул руки в карманы и долго, сосредоточенно рассматривал носки своих ботинок.

11

Утром, по дороге домой, я навестила Алку и потребовала вернуть мне Джойса: надо полечиться. Голова болит и совесть замучила, источила душу; точно молью душу побило — после отдыха в "найт-клабе" она у меня вся в мелких дырочках, прорехах, вот-вот пойдет по швам.

Алка отвела меня на кухню, выставила на стол бутылку ликера, коробку шоколадных конфет и рассказала о происхождении этих сладостей.

Два дня назад к ней на дом заявился ее клиент — тот, который "самая зануда из всех онанистов Земного Шара". Это был щуплый мужичонка со странным носом — наверное, ему в детстве прихватили нос прищепкой и заставили так проходить месяц. Нос сплющился, а речь подернулась характерным насморочным прононсом. По этому прононсу Алка его и распознала — это тот, который настаивает на ванной. Она встретила клиента в домашнем халате и с бигудями — я очень живо представила себе эту сцену и икнула:

РЕЗУЛЬТАТ ПРЕВОСХОДИТ ОЖИДАНИЯ!

Алка на эту невольную реплику откликнулась со свойственной ей энергичностью: еще как превосходит!

Гражданин совершенно окаменел на пороге ее дома — с бутылкой в одной руке и с конфетами в другой. Забрав у него горячительное и сладости, Алка тяжелым бытовым голосом протрубила: "Что, друг, пойдем приляжем?!" — клиент отшатнулся и едва не грохнулся с лестницы.

– Больше он не позвонит, — уверенно заявила по друга детства, подливая мне в рюмку какую-то ядовитую зелень. — Наверно, он до конца жизни останется импотентом.

Дома я тут же повалилась на кровать; очнулась толь ко во второй половине дня, сварила кофе, распечатала коробку конфет, которую мне Алка отписала широким жестом — у нее диета.

На обертках в золоченых овальных рамках были изображены портреты каких-то придворных людей — в серебряных париках и пышных камзолах; наверное, на фантиках отпечаталась династическая картинная галерея, а лэйбл — MADE IN AUSTRIA — позволял предположить, что это Габсбурги.

Закусив каким-то глуповатым наследным принцем, я подумала, что австрияки — даже голубых кровей — на вкус слишком постны, и отправилась водить.

12

В открытой кафешке, о которой говорила Гуля, царило запустение. Скоро пойдут унылые дожди, и эти столики вместе с веселенькими тентами будут свалены в чулане — адьё до лучших времен, теплых и солнечных.

Часы на фонарном столбе показывали начало седьмого, я закурила; что мне делать дальше, я представляла себе с трудом.

Неподалеку остановился ярко-красный спортивный автомобиль с хищной рожей, подал немного назад. Из окна высунулся мужчина, выражение лица которого в точности копировало агрессивную физиономию лимузина; бегло осмотрев меня, он спросил:

– Сколько?

– Двадцать минут седьмого! — задрав голову, я сверилась с часами.

– Ты что, на пень наехала?! — рявкнул он и сделал знак сидящему за рулем: трогай!

Машина медленно поползла вдоль тротуара.

– На два слова, — кто-то тронул меня за плечо.

Передо мной, заплетя ноги крестом и помахивая дамской сумочкой, стояла девчушка в черной кожаной юбке.

– Который год тебе, Лаура? — спросила я.

– Тебе-то что? — огрызнулась она, зло глядя вслед удаляющейся красной машине.

Я погрозила ей пальцем:

– Не то! Ты должна отвечать: осьмнадцатый.

Хотя, сомневаюсь, что она дотянула до этого возраста.

– Пошли, — властно потребовала Лаура. — Дело есть.

Мы свернули за угол дома, зашли во двор; Лаура огляделась, нашла, кажется, это место подходящим для беседы, коротко размахнулась и влепила мне пощечину.

Секунду я размышляла, что такое приятное начало беседы могло бы означать, и этой секунды оказалось достаточно; во мне пробудился коренной житель Агапова тупика. Потирая левой рукой щеку, я втянула голову в плечи, всхлипнула и всем своим видом продемонстрировала, что собираюсь зареветь.