Тень жары

– Хорошо, — без энтузиазма отозвалась Бэлла.

Из теннисной сумки она извлекла причудливо расписанный тубус, отодрала крышку, попробовала вынуть бутылку из картонной трубы.

– Дай-ка…

Я наклонил тубус над креслом и шарахнул кулаком по донышку — из картонного жерла медленно вышел золотистого оттенка снаряд, литровый.

– Давай. За то, что жизнь стала проще.

Мы взялись за дело серьезно: без разминки, не смакуя, не цедя маленькими глотками.

– Первая пошла, вторую крылом позвала! — энергично выдохнула Бэлла алкогольные пары, и я убедился, что ее познания в дворовом фольклоре не ржавеют. — Этот парень… Ну тот, у театра… У тебя с ним проблемы?

– Да нет никаких проблем, он меня нанял, он мне предложил, с точки зрения здравого смысла, невероятную работу, а когда я попросил его дать мне кое-какие материалы конфиденциального характера, он решил проверить меня на вшивость — вот и все.

– Проверить на… Как это? Вшивость? — нахмурилась Бэлла.

– Это значит… — я задумался, подбирая синоним. — Это значит — взять на понт.

– А-а-а! — понимающе кивнула Бэлла.

То-то и оно: они подкладывают мне симпатичную девушку и просят ее меня расколоть. Когда они понимают, что с этим ничего не вышло, они отправляют меня в дачный погреб отбывать испытательный срок. Час назад, перед тем как уехать от театра, я спрашивал у Катерпиллера: а бить меня резиновой дубинкой по башке тоже входило в планы проверки? Но он всерьез удивился: нет-нет! Как можно! — и я склонен ему верить. Он насторожился и потребовал подробный отчет о происшествии.

Значит, мне перепало случайно, по недоразумению… Что ж, ни за что ни про что получить по башке — это вполне в рамках нашего жанра.

Тут приятную беседу прервал телефонный звонок. Бэлла нахмурилась, глянула на часы (начало первого!), взяла трубку.

– Комендатура! — рявкнула она старшинским голосом и тут же осеклась. — Ой, это ты? Да мы тут… Да, приятель университетский… — я наблюдал за ней — и не узнавал Бэлку, нет, не узнавал — я никогда не слышал в ее голосе этих мягких, материнских интонаций — Ну, конечно! Давай, ждем! Ты на такси? Значит, минут через пятнадцать? Да, ждем.

– Счастливый соперник? — я сделал свирепое лицо.

– М-м-м… — Бэлла покусывала губу. — Это… Ну, словом, это Слава.

– Ладно, на посошок! — я налил немного, поднял стакан, поприветствовал Бэллу.

– Брось! — она махнула рукой и наконец стала похожей на себя прежнюю. — Он нормальный мужик, без этих, как это… за… за…

– Закидонов?

– Ага! Он очень хороший парень, вы друг другу понравитесь.

Я прошел к телефонному столику, где по-прежнему сидела Бэлла, опустился перед ней на колени, взял ее за руку — ты готова исповедаться?

Она смиренно кивнула

– Он не импотент, как твои — первый? — Бэлла, потупив глаза, покачала головой. — И не пишет стихи, как твой — второй? Нет? Очень хорошо, очень… Он в состоянии выпить этот стакан без закуски? Что? Даже не один?! Ладно, я отпускаю тебе все предыдущие грехи!

Слава оказался человеком, в котором — всего много: двухметровый рост, огромная, как у баскетболиста, ладонь румянец во всю щеку — мы моментально сделались друзьями. Слава работал анестезиологом. У него была внеплановая операция — потому и припозднился.

Бэлла постелила мне на кресло-кровати с покатыми подлокотниками; ложе оказалось удобным, но спал я скверно — все покоя не давал этот запах… Мне казалось, что я сплю в обнимку со старухой.

11

Монитор косился на меня взглядом слепого. Однажды на Тишинском рынке я видел настоящего слепого — он был, естественно, нищим и побирался у магазина "Рыболов-спортсмен". Я видел его мельком, но успел подумать: такого в природе не бывает, это бутафория — нищему просто вдавили под веки пару бледно-зеленых маслин молочной спелости, позабыв прорисовать в них зрачки, хрусталики, радужные оболочки.