И тем не менее инстинкт водящего подсказал мне, что эту парочку я встречаю не впервые. Я смотрела им вслед и чувствовала, как вещество современной культуры потихоньку начинает бродить во мне – ну надо же, я думала, что исторгла его из себя полностью в туалете– но оно пенилось, булькало и двигалось наверх, к голосовым связкам.
...наконец я рискнула взглянуть на Зину и застала его за созерцанием пузырьков в стакане с газировкой.
– Боюсь, что эта парочка на вкус окажется не настолько сладкой, – тихо, разговаривая будто бы сам с собой, произнес он. – Хотя, посмотрим... Надо надкусить.
Он вынул из внутреннего кармана пиджака бумажник, бросил на стол какую-то купюру, которая тут же исчезла под ладонью юноши.
Зина встал, сунул руки в карманы и долго, сосредоточенно рассматривал носки своих ботинок.
Утром, по дороге домой, я навестила Алку и потребовала вернуть мне Джойса: надо полечиться. Голова болит и совесть замучила, источила душу; точно молью душу побило – после отдыха в "найт-клабе" она у меня вся в мелких дырочках, прорехах, вот-вот пойдет по швам.
Алка отвела меня на кухню, выставила на стол бутылку ликера, коробку шоколадных конфет и рассказала о происхождении этих сладостей.
Два дня назад к ней на дом заявился ее клиент – тот, который "самая зануда из всех онанистов Земного Шара". Это был щуплый мужичонка со странным носом – наверное, ему в детстве прихватили нос прищепкой и заставили так проходить месяц. Нос сплющился, а речь подернулась характерным насморочным прононсом. По этому прононсу Алка его и распознала – это тот, который настаивает на ванной. Она встретила клиента в домашнем халате и с бигудями – я очень живо представила себе эту сцену и икнула:
Алка на эту невольную реплику откликнулась со свойственной ей энергичностью: еще как превосходит!
Гражданин совершенно окаменел на пороге ее дома – с бутылкой в одной руке и с конфетами в другой. Забрав у него горячительное и сладости, Алка тяжелым бытовым голосом протрубила: "Что, друг, пойдем приляжем?!" – клиент отшатнулся и едва не грохнулся с лестницы.
– Больше он не позвонит, – уверенно заявила по друга детства, подливая мне в рюмку какую-то ядовитую зелень. – Наверно, он до конца жизни останется импотентом.
Дома я тут же повалилась на кровать; очнулась толь ко во второй половине дня, сварила кофе, распечатала коробку конфет, которую мне Алка отписала широким жестом – у нее диета.
На обертках в золоченых овальных рамках были изображены портреты каких-то придворных людей – в серебряных париках и пышных камзолах; наверное, на фантиках отпечаталась династическая картинная галерея, а лэйбл – MADE IN AUSTRIA – позволял предположить, что это Габсбурги.
Закусив каким-то глуповатым наследным принцем, я подумала, что австрияки – даже голубых кровей – на вкус слишком постны, и отправилась водить.
В открытой кафешке, о которой говорила Гуля, царило запустение. Скоро пойдут унылые дожди, и эти столики вместе с веселенькими тентами будут свалены в чулане – адьё до лучших времен, теплых и солнечных.
Часы на фонарном столбе показывали начало седьмого, я закурила; что мне делать дальше, я представляла себе с трудом.
Неподалеку остановился ярко-красный спортивный автомобиль с хищной рожей, подал немного назад. Из окна высунулся мужчина, выражение лица которого в точности копировало агрессивную физиономию лимузина; бегло осмотрев меня, он спросил:
– Сколько?
– Двадцать минут седьмого! – задрав голову, я сверилась с часами.
– Ты что, на пень наехала?! – рявкнул он и сделал знак сидящему за рулем: трогай!
Машина медленно поползла вдоль тротуара.
– На два слова, – кто-то тронул меня за плечо.
Передо мной, заплетя ноги крестом и помахивая дамской сумочкой, стояла девчушка в черной кожаной юбке.
– Который год тебе, Лаура? – спросила я.
– Тебе-то что? – огрызнулась она, зло глядя вслед удаляющейся красной машине.
Я погрозила ей пальцем:
– Не то! Ты должна отвечать: осьмнадцатый.
Хотя, сомневаюсь, что она дотянула до этого возраста.
– Пошли, – властно потребовала Лаура. – Дело есть.
Мы свернули за угол дома, зашли во двор; Лаура огляделась, нашла, кажется, это место подходящим для беседы, коротко размахнулась и влепила мне пощечину.
Секунду я размышляла, что такое приятное начало беседы могло бы означать, и этой секунды оказалось достаточно; во мне пробудился коренной житель Агапова тупика. Потирая левой рукой щеку, я втянула голову в плечи, всхлипнула и всем своим видом продемонстрировала, что собираюсь зареветь.
Она купилась на эту уловку. Уперев руки в боки, она готовилась принять капитуляцию и потому не обратила внимания на то, что моя сумка медленно соскальзывает с плеча. А потом резко взлетает к ее лицу.