— Татьяна, вы что, меня не узнаете? — я не знала, как разговаривать с Качаловой. Эрнст быстро поднес палец к губам, видимо, давая мне знак молчать.
— Почему ты называешь меня на вы? — испуганно спросила Таня.
— Видите ли, Татьяна Борисовна, — вмешался Георгий, — Дело в том, что мы простились с вашей подругой не совсем хорошо. Вот она, вероятно, и обиделась. Это я виноват….
— Да что, черт побери, происходит? — Качалова потянулась за сигаретой, взяла ее у меня из пачки и нервно закурила, быстро затягиваясь. — Ты мне, Гоша, объяснял, что Вика уехала по собственной инициативе в тот вечер, когда мне проломили голову.
— Кстати, как ваша… твоя голова? — спросила я, заметив, что Татьяна не снимает берет.
— Болит еще. Я уже который день сижу на транквилизаторах и обезболивающих. Скоро совсем перестану соображать. Сережа умер, мама при смерти…. Впрочем, ты, наверное, уже знаешь… Ну за что мне это все? — Татьяна опять зарыдала, аккуратно промокая глаза крахмальной салфеткой. — Посмотри, Викусь, тушь не потекла?
Качалова, не смотря на раннее утро, была тщательно накрашена. Я бы сказала — слишком тщательно для вдовы. А потому сияла молодостью и красотой. Я опять некстати вспомнила Настеньку:
— Все в порядке, успокойся и… прими мои соболезнования.
Георгий Петрович внимательно смотрел то на меня, то на свою хозяйку.
— Помнишь, Вика, как мы с тобой в школьном саду яблоки воровали? — Татьяна улыбнулась сквозь слезы, — Ты тогда еще сказала, что я обязательно первой выйду замуж и наверняка за какого-нибудь принца… А мой принц возьми да и умри…. Плохая из тебя гадалка получилась.
— А как Галина? У нее, бедняжки, после смерти брата никого из родни не осталось… — я совсем не понимала, о чем говорить с Татьяной, у которой налицо были все признаки душевного расстройства.
— Галку последний раз я видела на похоронах, — Качалова вздохнула и пожаловалась, — Гоша ко мне домой никого не пускает. Наташа уехала жить к Володе. Брат мне только звонит. Так что меня стерегут охранники и Нина. Они считают, что я сошла с ума. Представляешь?
— Татьяна Борисовна! — укоризненно воскликнул Гоша
— Таня! — покачала осуждающе головой и я.
И мы оба почувствовали, как фальшиво звучат наши голоса.
Татьяна была одета довольно странно. И ее внешний вид, как и путаная речь, лишний раз доказывали, что с женщиной не все в порядке. На Качаловой были узенькие черные брючки, черная кружевная блузка с короткими рукавами и маленький жилет, отороченный мехом чернобурки. Я присмотрелась и заметила, как отчаянно дрожат ее пальцы, сжимавшие сигарету.
— А как твоя рука? Прошла?
— Ка-кая рука? — запинаясь, переспросила Таня.
— Ну, я же тебя облила кофе. Ты обожглась, — словно ребенку медленно и внятно растолковала я.
Георгий Петрович быстро взглянул на меня и уставился на руки Качаловой. Татьяна бросила сигарету и опустила руки под стол.
— Я не помню… — шепотом проговорила Татьяна и удрученно переспросила, — Я ничего не помню… Что со мной происходит?
— Это реакция на стресс, — без всякой уверенности в голосе пробормотала я и брякнула, — Таня, я нашла твоего двойника.
— Кого? — побледнела Татьяна и в ужасе уставилась на меня огромными глазищами.
Решив проигнорировать сигналы, которые мне подавал Гоша, я продолжила:
— Ты мне рассказывала о том, что тебя преследует двойник. Что все вокруг тебе не верят, а муж вообще считает сумасшедшей.
— Сережа? — выдохнула Татьяна.
— Именно.
— Гоша, — Таня опустила голову на стол, — Срочно позвони Нине, пусть она принесет мне мои таблетки. Мне кажется, я сейчас умру. Я не хочу умирать, и я не сошла с ума….
Худенькие плечи задрожали, потом затряслась голова, Татьяна начала биться лбом о стол и хохотать. В кабинет вбежал официант.
— Воды! — коротко приказал ему Георгий Петрович и схватил телефон:
— Нина, срочно беги в «Тбилисо» с лекарствами, которые ты даешь Татьяне Борисовне. Похоже, у нее опять приступ.
А я все смотрела и смотрела на руки Качаловой, стиснутые в кулачки и барабанящие по столу. Оба запястья были нежными, хрупкими и без малейшего намека на ожог….С головы слетел берет и стало видно, что прекрасные Танины волосы жирно вымазаны зеленкой и «украшены» широкой нашлепкой лейкопластыря. Мне стало дурно. Кто из нас сходит с ума?
Через несколько минут в дверь влетела Нина Самсонова, в своем традиционном спортивном костюме. Быстро оценив обстановку, Нина достала из кармана какие-то баночки, коробки, пузырьки. Ловко вытащив пару розовых таблеток, одну голубую и одну белую, Нина запрокинула голову бьющейся в истерике Татьяны и аккуратно всыпала таблетки ей в рот, одновременно заливая их водой из стакана. Вода выливалась из кривящегося рта на одежду Качаловой, на скатерть, на руки домработницы. Я испугалась, что Таня захлебнется. А Нина спокойно поглаживала ее по хрупкой шее, все еще держа голову откинутой назад. Я вспомнила, что таким же образом ветеринары скармливали лекарства нашим животным.
— Что тут произошло? — строго спросила Нина, обращаясь к Георгию Петровичу и игнорируя мое присутствие.
Гоша почему-то смутился.