Тенеграф

Что с того, что тени здесь дичали? Это был риск, с которым приходилось считаться. Порой, скажем, чья-то тень начинала двигаться сама по себе или обретала совершенно небывалую, странную форму. Порой в тени какой-нибудь лавки случалось мимолетное единение с человеком, что стоял в тени другой лавки на противоположном конце рынка. Ключник тогда всегда оказывался поблизости, а инциденты скрупулезно записывал в книге; на покрытых мелким почерком листах он увековечивал водовороты и течения тенепространства.

На всем рынке Ключник чуть ли не единственный не боялся тени. Может потому, что учил его отец, а того — его отец, вышколенный отцом своим, и так далее, до самого Селуха Абурадима, который наверняка оттого и получил от султана ключи к воротам, что не боялся тени. И получая те ключи на бархатной подушке, в другие времена и в другом месте, мог ли думать Селух, что это отсутствие страха, переданное следующим поколениям, сделается причиной погибели последнего Ключника?

Но именно так оно и случилось. Семнадцатого Ключника пожрали тени.

Утром жена его поняла, что нет его в постели. Понятное дело, этой ночью он ее покидал, это было совершенно нормально. Женщина за долгие годы привыкла, что Ключник вставал за ночь трижды, и выходы его не прерывали ее сна. Как и то, что спали они вместе с железным сундучком, передаваемым в их роду из поколения в поколение. В этот сундучок Ключник вкладывал свою правую ступню, ранее поместив между пальцами ноги короткую свечку. Должна была она пробудить его через пару часов болезненным жаром, хотя на самом деле он мог бы ее даже не поджигать. Как и всякий Ключник, за много лет он настолько привык к ритму ночи, разделенной на три части, что просыпался, прежде чем огонь приближался к коже. Затем, вернувшись из обхода, он всовывал между пальцами очередную свечку и запирал хитрый сундучок, чтобы не сгореть случайно в собственной постели, как оно случилось с двенадцатым и четырнадцатым Ключниками. После третьего обхода, уже перед самым рассветом, он залезал под одеяло в последний раз и спал уже до полудня, на этот раз без свечи.

В тот день, однако, жена его проснулась в пустой кровати. Ее встревожило, что Ключник еще не вернулся с последнего обхода, хотя солнце окрашивало уже рубеж ночи холодною серостью. И тогда на табурете подле кровати она увидала две свечи. Почувствовала мурашки на спине. Ключник встал лишь раз — значит, его не было подле нее всю ночь!

Она поспешно схватила накидку из верблюжьей шерсти и выбежала из спальни. Больше всего она боялась, что на Ключника напали бандиты или фанатики, вдохновленные словами эклезиарха, который давно уже призывал разрушить Ребро и утверждал, что ни один верующий вастилиец не должен появляться на прихрамовом рынке. В одичавшие сады ночью забредали порой и люди слишком пьяные, чтобы понимать, куда они попали. И часто при них было оружие, которым они охотно размахивали.

Женщина быстро обежала пределы храма, но нигде не увидала и следа мужа. Пришла еще раз под главные врата, на рассвете здание выглядело как синий гриб-дождевик с расколотой шляпкой. Жена Ключника заметила, что бронзовое крыло приотворено. Душа ее ушла в пятки, когда она скользнула внутрь.

Первое, что бросилось ей в глаза, это столп розового утреннего света, в котором стоял обелиск, окруженный витающими вокруг пылинками. Пол был неровным, каменные плиты покрывали маленькие кратеры и сеть расходящихся, подобно паутине, трещин.

Жена Ключника с опаской взглянула вверх. На внутренней стороне купола некогда находились вызолоченные плитки. Окружали они центральное отверстие, так что выглядело оно подобно солнцу в ореоле света. С течением времени плитки, однако, начали выпадать, сперва редко, потом все чаще. Летя с расстояния в добрую сотню футов, они с грохотом, который будил окрестных жителей, разбивались об пол.

Мать ее говорила, что это — каменные слезы, плач императорской постройки.

Плитки тайком собирали воры, которые на протяжении многих лет прокрадывались в храм. Одиннадцатый Ключник погиб, пытаясь их прогнать. Но вот уже несколько поколений золотые слезы капали все реже — как видно, здание, словно старый человек, смирилось с тем, что никогда уже оно не вернет былого величия и что ждет его лишь медленный упадок. Теперь над головою женщины видны были лишь несколько рассеянных золотых точек, разделенных молниями трещин. И все же купол еще подавлял своим видом: грозовое каменное небо над равниной руин. Серивцы боялись входить внутрь не только из-за близости Ребра. Лет двести уже поговаривали, что здание может рухнуть в любой день.

Женщина вздрогнула и пошла к обелиску. Он стоял посредине темного круга, называемого омфалионом, где, как утверждали анатозийцы, находился центр мира. Женщина знала, что муж ее имел обыкновение сперва обходить обелиск, а потом делал второй, расширяющийся круг вдоль стены храма, заглядывая в четыре боковых нефа.