Тенета

Откуда вылезло это «доисторическое» слово? Но ответом в сознании вдруг зазвучал переливчатый, звонкий смех. И с удивлением, переходящим в восторг, Татьяна Викторовна поняла, что смеется Управляющий Разум станции.

Сатианет что-то пробормотал на своем языке и неопределенно повел рукой вокруг.

— Вот…

Она огляделась, окончательно приходя в себя. Серые хлопья и разводы на полу — всё, что осталось от тех, кто посмел прийти в Лазарет с дурными намерениями. На мгновение ей стало страшно, и смех в сознании тотчас стих, словно Э был удивлен и насторожен реакцией. Медленно, словно протягивая руку к рычащей собаке, Татьяна послала ответную мысль, напоминая о доверии, которое возникло между ними, и прося Управляющий Разум дать ей время осознать. Уничтожение сверхмощной технологией горстки склонных к садизму негодяев не укладывалось в её представления о морали и нравственности. Татьяна просто не знала, как к этому относиться. Возможно ли, что последний отданный перед состоянием клинической смерти приказ: «Энергетический удар!», был истолкован Э двояко? Ведь отдавая его, она имела в виду своё, остановленное нейродотом сердце, запустить которое могло только воздействие энергетического потока, подобное действию кардиостимулятора. Конечно, она рисковала. Но жизнь в Лазарете приучила к тому, что оправданный риск приносит больше пользы, чем расчетливая осторожность.

Тсалит легонько потряс её, словно проверял, не упадет ли? Отпустил, поднялся на ноги, скрылся за дверями. Снаружи послышалось какое-то щелканье, стук и сатианет вновь показался на пороге. Глаза его победно горели.

— Управляющий Разум придавил последнего из напавших транспортировочной тележкой. Но не подходите к нему. Помните о нейродоте!

— Я помню, — пробормотала Татьяна и сделала попытку подняться. — Теперь я запомню на всю жизнь, как охотятся декаподы!

Тсалит одной рукой легко вздернул её на ноги. Страшная пытка, которой подверг его проангел, казалось, не причинила сатианету никакого вреда.

— Вы сами впустили их, Лу-Танни, — сказал он, внимательно глядя на неё. — Непростительная легкомысленность!

— Они просили о помощи! — возразила Татьяна Викторовна.

— Советую задуматься на будущее, как обезопасить себя от подобных ситуаций, — заметил сатианет и вдруг заторопился. — Мне пора, доктор! По моим подсчетам совсем скоро здесь будут патрульные М-63, вызванные Управляющим Разумом. У меня нет желания встречаться с представителями Ассоциации! И я снова должен вам свою жизнь!

Татьяна болезненно поморщилась.

— Вы мне ничего не должны. Что за прибор они использовали на вас?

Тсалит огляделся, поднял с пола совершенно целый прибор, покрутил перед глазами.

— Это транкастер, Лу-Танни, оружие, запрещенное Ассоциацией к применению. Пожалуй, я оставлю его тут, на радость патрульным. Они всё равно узнают от вас, что я был вашим пациентом, а проблемы с Ассоциацией мне ни к чему. Пускай разбираются с прахом…

Броненоссер хмыкнул и отшвырнул транк подальше от Татьяны.

— Не вздумайте к нему прикасаться! — обернувшись на пороге, приказал он.

— Тсалит! — воскликнула Татьяна, невольно протянув к нему руки.

На мгновение ей показалось, что он шагнет с порога комнаты прямо в неизбежность — в полное ярости и боли настоящее, сотворенное войной, что кипела в крови каждого сатианета. И стало так жаль его — своеобразного, умного, противоречивого, немолодого воина, которому, как оказалось, кроме чувства долга и ненависти было известно и сострадание.

— Мне жаль, что вы не можете быть моим другом, — устыдившись своего порыва, тихо произнесла Татьяна Викторовна.

Он не шевельнулся. Не повел головой, не передернул насмешливо плечами. Посмотрел горящими глазами, в которых плескалась решимость. Страшная решимость фанатика.

— У идущих на смерть не может быть друзей, доктор! — ответил спокойно и быстро вышел в коридор. И уже оттуда донеслось, затихая: — Мне тоже…

Татьяна без сил опустилась на пол. В груди болело так, что было трудно дышать. Скрюченными пальцами она рванула застежки ворота и чуть не оцарапалась — ткань с левой стороны комбинезона оплавилась под воздействием энергетического удара, превратившись в жёсткий негнущийся кусок. Вдалеке послышался лай. К ней спешили любимые и родные существа, но одиночество огромного чёрного мира, в котором ей довелось побывать, не отпускало. Татьяна легла на бок, подтянула колени к животу и обняла извечным жестом, принимая позу эмбриона. Доводилось ей писать в заключениях и историях болезни: «Клиническая смерть наступила во столько-то часов, столько-то минут в результате…», и вот, история чуть было снова не заполнила её карту размашистым почерком.