Вскочив на кровати, я отбросил пропитанную потом простыню в сторону, она обволакивала руки, что в моем все еще спутанном после сна сознании напоминало эффект утопления. Потребовалась секунда, чтобы понять, где я, и оценить обстановку. Правая рука не дрогнула под тяжестью пистолета, направленного на мерно колышущиеся у окна занавески. Чертова жара, будь она проклята.
На часах была половина третьего ночи, а я почти не спал, но плевать. Встав, быстро натянул тренировочные шорты и майку, выходя из номера. Нужно было выбраться на воздух как можно скорее.
Набережная в это время оказалась совсем безлюдна, и я побежал, слушая звук волн, разбивающихся о камни, и крики чаек, вдоль береговой линии в сторону порта, наслаждаясь слабой прохладой, которая скоро обещала смениться сорокаградусной жарой. На мои часы пришло сообщение.
Это было частью его обычной рутины – отслеживать наши маячки каждые два часа. Я бы назвал происходящее паранойей, если бы не обстоятельства и тот факт, что Линк трижды выручал меня из переделок благодаря своему извращенному хобби и высокотехнологичной системе слежения. И одному только богу известно, где оказался бы Уэйд, не будь у него няньки в лице нашего чрезмерно опекающего компьютерного гения.
На этот раз пришлось остановиться. Я уставился на экран часов, буравя взглядом сообщение, потому что ноги просто отказывались двигаться дальше. На самом деле они всю дорогу подводили, сворачивая прямо к дому, в котором снимала комнату моя цель, и это изрядно выводило меня из себя. А теперь еще и гребаный Линк со своими вопросами.
Отправив изображение среднего пальца, я заблокировал экран. Солнце медленно поднималось над водой, окрашивая все вокруг такими разными цветами, что у меня никогда в жизни не хватило бы слов, чтобы их все описать. Они постепенно сменялись от лазурного с желтыми бликами до кораллово-розового, перестраивая, кажется, саму структуру воды в океане. Не помню, когда в последний раз вот так безмятежно наблюдал за рождением нового дня или вообще останавливался, чтобы потратить минуту хоть на что-нибудь прекрасное.
Время в нашем мире играло слишком большую роль. В зале суда скорость, с которой ты запутываешь умы оппонентов, – решающий фактор среди прочих, но за пределами обычной жизни, там, где настоящий я выходил на охоту, достаточно было крохотного мгновения промедления, чтобы время для тебя остановилось навсегда. Это было одновременно ужасно и честно.
Люди привыкли считать, что справедливость – это какая-то бесплотная субстанция, окрашенная в белый и позволяющая им спать спокойно, пока мрак вокруг сгущается. В дурацких историях, что родители читали детям перед сном, совершались чудеса, чудовища погибали от взмаха волшебной палочки или чудаковатого заклинания. В реальности чудовищ убивали другие чудовища, здесь не было только черного или только белого. Диапазон настоящей справедливости переливался всеми пугающе-прекрасными оттенками, известными человечеству, как тот восход, что сейчас поднимался над Атлантикой.
Несправедливость родилась с первым криком человека на этой грешной планете, а беззаконие – с появлением самого понятия «закон». Ежеминутно в мире совершались преступления, творились такие вещи, что у простого мирного жителя случился бы припадок, я сам видел и делал ужасные вещи, которые в моей картине мира так или иначе приравнивались к понятию о справедливости. Я предпочитал благородное возмездие слепому беззаконию; вы можете впасть в отрицание, но такие люди, как я, нужны были миру, чтобы он не прогнил изнутри окончательно.