Тени

С последним утверждением Кира не была до конца согласна, но спорить не стала и бутерброды не взяла, впрочем, их и не было, в том смысле, что делать их было не из чего.

Место, о котором говорил Кирилл, оказалось горой в лесопарке, причем нашел он эту гору не с первого раза – дали несколько кругов. От машины шли по буеракам так, что пока Кира дошла, ее энтузиазм ловить тарелки значительно поутих. Но отступать было некуда, и когда Кирилл сообщил, что они на месте, она не мешкая достала из рюкзака мешок с одеялом и плюхнулась на него. Кирилл лег на спину рядом, и они с Кирой уставились на звезды. Звездное небо было неутомимо и настойчиво. Пусть не сразу, но, наконец, оно заворожило и загипнотизировало так, что было совершенно невозможно оторвать глаза. Так и лежали – восторженные, счастливые, почти в трансе, впялившись до боли в глазах в черную мерцающую бездну. Звезды танцевали, переговаривались, звали, обманывали, плакали, падали, пели, превращаясь то в летающие тарелки, то в бездушных существ, то в чистые, бестелесные, блуждающие неприкаянные души…

Становилось холодно. Кирилл растолкал Киру, вернув ее в низкую реальность, они сделали несколько фотографий, попили кофе, поболтали о высоком, или о приземленном – откуда смотреть. Начал накрапывать дождь.

– Пора домой, а то совсем замерзнешь. Потом лечи тебя… – сказал Кирилл, вставая.

– Кто кого, – огрызнулась Кира.

– В любом случае пора, – Кирилл не стал открывать прения. – Тарелок уже не будет.

– Кто бы сомневался, – все-таки не удержалась Кира.

Утром она снова записывала свой сон.

«Сон.

Я искала тебя в аэропорту и заблудилась,

я потеряла деньги и сотовый телефон,

или их у меня украли,

я не помню,

я не держала внимание,

я вела внутренний диалог и думала о тебе,

я мечтала улететь с тобой на самолете и не вернуться,

а меня забрали в милицию,

потому что у меня была красная куртка и красные ботинки —

меня обвинили в убийстве, распространении наркотиков,

в оскорблении чинов при исполнении и в непристойном поведении,

порочащем красный цвет;

меня раздели догола и долго били,

но я так хотела тебя увидеть, что не умерла и все вытерпела,

а они сказали, что я сумасшедшая и отпустили меня,

и даже вернули мне красную куртку и красные ботинки,

но я не смогла одеться, потому что мне сломали руки и ноги;

я лежала в луже крови на кафельном полу, а мимо ходили люди с чемоданами, сумками и те, что без багажа,

и показывали на меня пальцами, потом подошел ты —

ты подумал, что меня изнасиловали и начал меня ругать,

за то, что я флиртую со всеми встречными,

ты кричал на меня, но не бил, потому что меня уже избили,

а мне было очень приятно, что ты меня не бьешь и что я так долго не умираю;

я была счастлива, что вижу тебя,

но я заплакала, потому что было очень больно;

ты взял меня на руки и понес в самолет,

а самолет оказался вовсе не самолетом, а летающей тарелкой,

я была счастлива, что полечу с тобой на летающей тарелке,

и я умерла от счастья».

– Тебя дед просил зайти, – как бы между прочим сказал Сандро.

– Мы же только вчера у него были… Ну ладно. Я с удовольствием. Заодно картину ему отдам. Уже давно нарисовала. Забываю занести…

– Это что?

– А ты не видишь?

– Здесь каждый видит, что хочет… А что видела ты, когда рисовала.

– Летающие тарелки и глаза деда Георгия.

– Понятно… Тарелки – глаза, глаза-тарелки. Здорово.

– Ты мне чего-нибудь нарисовала бы.

– Да не вопрос, нарисую. Я и не думала, что ты хочешь. Но, Сандрик, ты ведь знаешь, как я рисую…

– Как?

– Ну… Вот так, – она показала на картину. – Я изображаю мир не так, как его вижу, а так как его мыслю.

– Я знаю. Мне нравится, как ты мыслишь. Ты давно уже соблазнила мой разум своими заблуждениями.

Кира удовлетворенно хмыкнула.

– Пойду попробую соблазнить деда Георгия. Что-то он ко мне цепляется последнее время.

– Это не он цепляется, это тебя несет не туда.

– А нести «туда» не может. Несет всегда не туда. Вдумайся, Сандрик. Но ты прав. Меня несет, и я не сопротивляюсь. Может, куда и вынесет.

– Тебя не вынесет. Ты должна управлять процессом.