— Нет, я не в порядке. Я… — Он попытался встать, но усталость и боль были невыносимы. Все было невыносимо. — Убей меня, — простонал он. — Убей меня прямо сейчас, пока я вновь не стал сильным. — По его щекам текли слезы, трубка выпала из трясущихся пальцев, он завалился на бок и остался лежать на земле, уткнувшись коленями в подбородок. — Убей меня, — всхлипывал он.
Но Горе не убила его. Она села на землю, положила его голову себе на колени и гладила ее.
— Твое сердце вернулось к тебе? — спросила она.
— Да, — с трудом выдохнул Красные Мокасины. — Но оно снова может уйти… убей меня.
— Нет, я буду охранять тебя и с сердцем, и без него.
Прошло какое-то время, и Красные Мокасины услышал шаги приближавшихся воинов.
— Помоги мне подняться, — попросил он. — Прислони меня к дереву. Я не хочу, чтобы они видели меня таким беспомощным.
Кое-как Горе усадила его, и в следующее мгновение на тропе показался
— Победа, — сообщил вождь. — Столб для скальпов будет увешан снизу доверху.
— Кажется, победа, — произнес Красные Мокасины, едва выговаривая слова и чувствуя их бессмысленность.
— Вкусом и запахом победы наполнен сам воздух.
Красные Мокасины покачал головой:
— Нет, это не победа. Мы только потрепали первые ряды этой несметной армии. А сколько наших воинов погибло?
— Пока не знаю. — Лицо
— Я потерпел поражение, а это значит, что мы все потерпели поражение. Ты знаешь, что они сделают теперь? Соберут уцелевшие пушки, установят их на том берегу и начнут стрелять, пока не выжгут весь лес и не уничтожат все живое, и возведут тем временем мост. Мы удивили их и заставили отступить, больше такой возможности у нас не будет.
— Солнечный Мальчик уцелел?
— Да, я переоценил свои силы.
Это было сказано тихо, и это было правдой.
— Мы один раз не дали им переправиться, не дадим и во второй.
— Не получится. Они убьют нас всех. Нам удалось лишь задержать их на несколько дней.
— И что же нам теперь делать? Расходиться по домам?
— Нет. Лучшее, что мы можем сделать — это заставить их повернуть туда, куда мы хотим.
— И куда же?
— На Нью-Пэрис.
— Пусть убивают французов вместо чокто?
— Нет, там у нас будет последний шанс разбить эту армию.
Вождь задумался.
— Всю армию туда не повернешь.
— Знаю, но это единственное, что мы можем сделать.
Они обернулись на шорох мокасин, ступавших по мягкому лесному ковру. К ним подошел Чула.
— Один из небесных кораблей упал на этом берегу, — возбужденно сообщил он. — Там есть живые.
— Тот неизвестный паук, — пробормотал Красные Мокасины.
— Пойдемте, посмотрим на них, — сказал Красные Мокасины, с трудом поднимаясь и опираясь на Горе.
Адриана ощутила привкус крови во рту и попыталась понять, что бы это значило. Ей также хотелось знать, что за странные звуки слышатся со всех сторон. Было темно, она вся промокла, но холода не чувствовала, хотя ее била дрожь.
Она не могла вспомнить, что произошло. Так бывает, когда в панике очнешься от ночного кошмара и не можешь понять, где находишься, и медленно приходит осознание, что ты в своей комнате, а кошмар — всего лишь страшные игры спящего разума.
На этот раз Адриана чувствовала, что она не в своей комнате, напротив, в каком-то незнакомом месте.
Она потребовала осветить мрак.
Но свет не появился.
Она призвала своих джиннов. Но ни один не откликнулся на ее зов.
Должно быть, она уснула, потому что не видела, как свет приближался, он возник вдруг, в нескольких футах от нее. И в ореоле света появилось знакомое лицо.
— Вероника?
— Бог мой, Адриана! — Креси упала на колени прямо в грязь, в которой лежала Адриана, и припала к ее груди. Она рыдала. — Прости! — сквозь слезы молила она. — Я упустила тебя. Упустила, как когда-то Нико. Я всегда предаю тебя, когда… — Она отпрянула, услышав стон Адрианы, и крикнула: — Эркюль! Я нашла ее! Она жива. — Она посмотрела на Адриану, в ее глазах блестели слезы. — Жива, — тихо и нежно произнесла Креси.
— Слава богу! — донесся откуда-то из темноты голос Эркюля.
— Где мы, Вероника? И моя нога…
— Что с ногой?
Креси повернулась и потянула подол платья Адрианы. Оно за что-то зацепилось, возможно, за ветку, и немного порвалось. Обнажилась нога, мало похожая на ногу, неестественно вывернутая, залитая кровью, из нее торчала какая-то окровавленная трубка, за нее-то и зацепился подол.
— О господи, — пробормотала Креси. — Боже мой!
Из темноты показалось лицо Эркюля. Вид ноги не вдохновил его обращаться к Богу.
— О, черт! — воскликнул он.
— Она потеряла много крови! Адриана, ты слышишь меня?
— Слышу, Вероника. Где мы?
И тут она все вспомнила. Она видела Нико, а затем их корабль упал. Она закрыла глаза.
— Положи ей что-нибудь в рот, — велел Эркюль. — Только быстро, а то она язык себе откусит.