Тени былого

– За это я тебе весьма благодарен. Без сомнения, ты ее продал бы, едва войдя во французский порт. Я приехал на ней вчера в Гавр на закате. Там, дети мои, я навел кое-какие справки, а также переночевал. От содержателя гостиницы я узнал, что Сен-Вир уехал в карете с Леони по Руанской дороге в два часа дня и, кроме того, что ты, Руперт, нанял лошадь через полчаса или еще чуть позже… Кстати, эта лошадь при тебе или разделила судьбу своей предшественницы?

– Нет, она стоит тут в конюшне, – засмеялся Руперт.

– Ты меня поражаешь. Все это я, как уже сказал, почерпнул у содержателя гостиницы. Час был слишком поздним, чтобы отправиться за вами, а к тому же я не исключал возможности, что вы вот-вот вернетесь в Гавр. Когда вы не появились, я испугался, что тебе, Руперт, не удалось догнать моего дражайшего друга Сен-Вира, отправился в карете по Руанской дороге и вскоре увидел в канаве покинутую карету. – Его светлость достал табакерку и открыл ее. – Карету моего дражайшего друга с его гербом на дверце. Мой дражайший друг поступил не слишком мудро, оставив карету там, где я должен был ее увидеть, хотя, разумеется, он, возможно, просто меня не ожидал.

– Он дурак, монсеньор. Он даже не догадался, что я не сплю, а только притворяюсь.

– Если верить тебе, малютка, мир населен дураками и дурами, и я склонен с тобой согласиться. Но продолжим. Казалось вероятным, что Леони убежала, и не менее вероятным, что бежала она в сторону Гавра. Но раз ни один из вас до этого города не добрался, я заключил, что вы прячетесь где-то между тем местом, где валялась карета, и Гавром. А потому, mes enfants[109], я поехал назад по дороге, пока не увидел ответвляющийся от нее проселок и свернул на него.

– Мы поскакали напрямик по полям, – перебила Леони.

– Без сомнения, путь более короткий, но не подходящий для кареты, не правда ли? В первой деревушке ничего о вас не знали, я поехал дальше и наконец, порядочно проплутав, добрался сюда. Как вы видите, удача мне улыбнулась. Будем надеяться, что она окажется столь же благосклонной и к моему дражайшему другу. Малютка, иди и переоденься.

– Хорошо, монсеньор. Что мы будем делать теперь?

– Там будет видно, – ответил Эйвон. – Поторопись!

Леони вышла. Его светлость взглянул на Руперта.

– Мой юный безумец, лекарь осматривал твою рану?

– Да, вчера вечером, черт бы его побрал!

– Что он сказал?

– Да ничего. Сегодня опять явится.

– Судя по твоему лицу, я заключаю, что он предсказал несколько дней в постели для тебя, мой мальчик.

– Десять, порази его чума! Но я буду здоров уже завтра.

– Тем не менее останешься лежать тут, пока почтенный эскулап не разрешит тебе встать. А я пока пошлю за Гарриет.

– Господи, зачем?

– Составить компанию моей воспитаннице, – невозмутимо объяснил герцог. – Надеюсь, мое письмо не вызовет нового нервического приступа. Гастону следует отправиться в Гавр. – Он встал. – Мне нужны перо, чернила и бумага. Думаю, они найдутся внизу. А тебе, мой милый, следует часок поспать.

– Ну а Сен-Вир? – спросил Руперт.

– Дражайший граф, вероятнее всего, рыщет по окрестностям. Надеюсь вскоре его увидеть.

– Да, но как ты поступишь?

– Я? Никак.

– Я бы дал сто гиней, чтобы увидеть его лицо, когда он встретит здесь тебя.

– Да, не думаю, что он придет в восторг, – сказал герцог и вышел.

Глава 21 ПОРАЖЕНИЕ ГРАФА ДЕ СЕН-ВИРА

Хозяин и хозяйка «Черного быка» в селении Леденье никогда еще не принимали в своей скромной гостинице столь знатных гостей. Мадам приказала слуге бежать к соседке мадам Турнуаз, и вскоре эта дама влетела в дверь вместе с дочкой, чтобы помочь мадам в ее приготовлениях. Когда она услышала, что в гостиницу со свитой прибыл такой вельможа, как английский герцог, у нее глаза от удивления стали совсем круглыми, а когда по лестнице спустился его светлость в бледно-зеленом кафтане с серебряным шитьем, с аметистами в жабо и в перстнях, она уставилась на него разинув рот.

Его светлость прошел в маленькую гостиную и потребовал письменные принадлежности. Хозяин поспешил туда с чернильницей и осведомился, не угодно ли его светлости чего-нибудь. Герцог приказал подать бутылку канарского и три рюмки и сел за письмо к кузине. На его губах играла легкая улыбка.