Тени исчезают на рассвете

— Понимаю, я все понимаю, Ефим Сидорович. Ты вот думаешь, пьян Ефремов, сукин сын. А ведь я не пьян, все соображаю. Да и не берет меня водка, хоть караул кричи. Иной раз и в самом деле напиться хочется, да так, чтобы все забыть, чтобы весело стало — и вот не выходит. Лью в себя, лью — только зря добро перевожу. Погляжу на пьяниц, что под забором валяются, и прямо завидки берут. Лежит ведь человек, ничего не чувствует, ничего не соображает, все ему нипочем… Да, дела. А ты пей, Ефим Сидорович, кушай… Вот холодца попробуй. Хорош он у Маши получается.

Но Захаров решительно отодвинул от себя стакан с водкой, тарелку.

— Нет! Сначала дело. Рассказывай, пока жены дома нет.

— Погоди, Ефим Сидорович! Уж больно ты быстрый, — хитро поглядывая на гостя, сказал Ефремов, и Захаров подумал, что он, пожалуй, действительно не так уж пьян, как казалось. — Помнишь, сам меня учил: кто бы ни пришел к тебе, хоть брат, хоть сват, хоть знакомый по прежним делам, прежде чем ему раскрыться, потребуй, чтобы все выполнил, что предусмотрено. А ты ведь еще не все выполнил, Ефим Сидорович. Иль испытываешь меня? Дескать, не позабыл ли Ефремов, чему учили?

— А, верно. Ты прав.

Захаров порылся в пиджачном кармане. Среди крошек табака и обрывков бумаги он отыскал небольшой обломок карандаша с неровными извилистыми краями.

— Вот.

Ефремов взял карандаш, осмотрел его. Затем пошел в спальню и принес оттуда другой обломок. Соединил их. Края обломков точно совпали.

— Теперь все, Ефим Сидорович.

Ефремов стал рассказывать. Последнюю радиограмму он получил полтора месяца назад. Сделал все, что там было сказано. Оказалось, что старая канализационная труба проходит в трех метрах от стены котельной. Он прорыл к ней ход, закрыл его фанерой и завалил углем. Ходил он и на бульвар Девятого января, смотрел тот домик, о котором говорилось в радиограмме. Дом заброшен, там никто не живет. Слазил в погреб. Он правда, полузасыпан, но труба видна. Местность кругом тоже подходящая. С одной стороны — обрывистый берег реки, с другой — заводская стена.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Захаров. — А от этого домика до твоей котельной какое расстояние?

— Если по прямой брать, то, считай, метров триста будет.

— Труба широкая?

— Согнувшись, можно пройти. В старые времена их широкими делали. Только как ты через кирпич думаешь пройти? Ведь его сколько времени долбить придется.

— Это уже моя забота… Комната-сейф по-прежнему там, где была?

— Там.

— Ничего за последнее время не перестраивали?

— Нет.

— Очень хорошо… В трубе ступеньки имеются?

— В канализационной? — не понял Ефремов.

— Да нет же! В дымоходной, конечно, что из котельной идет.

— А-а… Есть, как же. Скобы металлические.

Захаров почувствовал, как в нем нарастает чувство бодрости и уверенности в успехе. Оставалось выяснить еще немногое.

— Отпуск у тебя когда кончается, Василий Тимофеевич?

— Да вот завтра выхожу.

— И сразу же приступаешь к ремонту отопительной системы?

— Ну да, мы уже договорились с заместителем директора.

— Завтра скажи, что начинать следует с котлов. Что их в первую очередь проверить надо. Непременно добейся, чтобы тебе разрешили затопить хотя бы один котел.

Начни топку попозже и незаметно для других затяни ее. Так, чтобы остаться до ночи в котельной. Сможешь?

— Запросто. Тягу уменьшу — и все!

— А к концу дня пошли помощников домой. Скажешь: мол, зачем, ребята, всем здесь сидеть, сам досмотрю, пока прогорит… Вот и все, что от тебя требуется.

— А ты сам, Ефим Сидорович, как в котельню попадешь?

— Я? К полуночи ближе топни ногой и скажи: "Встань передо мной, как лист перед травой!", — пошутил Захаров, — я и явлюсь… Да, кстати, рация у тебя как?

— Упрятана надежно, не беспокойся.

— Держи в готовности. Может понадобиться.

Захаров встал.

— Куда, Ефим Сидорович? Посидели бы еще, потолковали.

— Нельзя мне, дела есть… Вот еще что: завтра днем, как на обед придешь, дай мне знак. Если все будет в порядке, раздвинь вот эту занавеску на окне. Если почему-либо дело срывается, задвинь ее. Просто, верно?

— Уж чего проще. — Ефремов обнажил в улыбке крепкие желтые зубы.

— Ну, до завтра, Василий Тимофеевич… Кстати, веревки с собой захвати побольше. Вязать тебя буду.

Захаров шагнул к двери.

— Ефим Сидорович, — сказал Ефремов, кашлянув в кулак. — А как насчет того самого?

— Чего? — Захаров сделал вид, что не понимает, хотя уже давно ждал этого вопроса. Он хотел, чтобы Ефремов первым заговорил об этом.

— Как чего? Насчет денег, понятно. — Ефремов снова кашлянул. — Поизрасходовался я порядком. Часики, они ведь… много денег жрут.

— Ах да, деньги!.. Сразу после дела получишь.

— А сколько? — с жадным блеском в глазах спросил Ефремов.

— Двадцать пять… Устроит?

Ефремов вытянулся, словно на параде.

— Спасибо, спасибо, Ефим Сидорович!..

От Ефремова Захаров пошел в центр города. Здесь, убедившись, что за ним никто не следит, он зашел в универмаг и сделал некоторые покупки.

Нагруженный свертками, Захаров вернулся в гостиницу.

— Ну как? — спросил он у дежурной. — Есть комната?

— Повезло вам, — ответила та. — Двадцать третий номер. С ванной… Паспорт и командировка останутся у меня.