— Хорошо, я вам верю. Отправлю девчат за рацией, нарисуете им место, где спрятана радиостанция. Они знают этот квадрат, найдут безопасную дорогу к тайнику. — Она обошла разведчика и начала развязывать узлы на запястьях. Женского лица не было видно, но по ее прерывистому голосу стало понятно, что Алеся едва скрывает слезы. — Я вам верю, у меня в любом случае нет выбора. Нам очень нужна помощь.
Разведчик повернулся к женщине и приободрил ее:
— Отправляйте девчат за «Севером», я нарисую подробно дорогу, объясню, как обойти часовых. До утра они успеют пройти половину пути, днем спрячутся в штольнях, а ночью вернутся назад. Вы хорошо придумали с немецкой формой, я и не сразу понял, что это переодетые женщины.
Алеся кивнула и стянула пилотку с головы, обнажив ежик волос:
— Да, пришлось всем волосы постричь. Слишком приметно выглядели. Поплакали, конечно, а что делать. Так безопаснее, а косы отрастут еще.
Капитан с командиром вернулись к лагерю, где их ждали девушки. Теперь Глеб обратил внимание, что действительно для полной маскировки у всех девушек в отряде волосы были обриты или обрезаны под корень. При виде этих обнаженных затылков, тонких шей в просторных воротниках, тяжелого оружия в изящных пальцах у опытного разведчика от тоски потянуло в груди. Даже на войне он не привык, чтобы женщины превращались в бойцов, отказывались от своей красоты, прятали ее под безразмерной грязной формой. Девчатам, которые остались совсем одни на оккупированной территории, пришлось пойти на этот шаг, чтобы замаскироваться и вести подпольную борьбу против фашистов.
После того как Алеся отправила двух напарниц за радиостанцией, остальные члены отряда отправились в землянку — передохну́ть после долгой ночной вылазки. Лишь выставили снова Катю с Лизой в качестве часовых на расстоянии в полкилометра от лагеря на случай появления немцев. Капитан наконец смог расспросить девушку, которая возглавила остатки партизанского отряда, об обстоятельствах исчезновения диверсионной группы. Алеся рассказывала всё обстоятельно, хотя за ровным тоном от Глеба не укрылись ее тоска и грусть:
— Я и правда уже два года служу связисткой в нашем партизанском отряде. Раньше у нас был лагерь в тех самых штольнях, где вы прятались от гитлеровцев. Мы провели там два года. Совершали вылазки, проводили диверсии. В отряде было свыше ста человек, в основном мужчины, которых не призвали в армию, но они всё равно решили воевать в качестве партизан. Девушек было немного, больше связные или информаторы, которые проживают в населенных пунктах. Они собирали ценные сведения о передвижениях немецких частей, с помощью записок с шифрами передавали в отряд. Ребята организовывали взрывы на железной дороге, портили немецкую технику, вредили как могли. Год назад мы наконец смогли связаться со штабом действующей армии, стали ее подпольной частью на оккупированной территории. Нашей деятельностью стал руководить центр подпольного движения на уже освобожденной части территории. Закидывали боеприпасы, рации, карты, оружие с помощью парашютов.
Два месяца назад мы получили задачу по ликвидации бывшего тракторного завода, который всю войну используют как ремонтные мастерские для германских машин. Лиза, вот которая вас ведром огрела, на тракторном заводе работает в Боруне. Она моет посуду и полы в столовой для офицеров и инженеров, которые обслуживают мастерские. Когда тракторный завод переделали в ремонтный цех, то она первая предложила его ликвидировать. Только центр не давал «добро» на опасную операцию, да и боеприпасов не хватало, чтобы взорвать такой большой объект.