— На спидометре восемьдесят километров — вполне достаточно для такой погоды! — невозмутимо отрезал таксист.
Минут через десять дождь несколько утих и вновь можно было различить деревья и дорогу — дворники старались вовсю, словно им было стыдно за недавнее бессилие против стихии. Таксист прибавил скорости и через несколько минут «Москвич» свернул в Витьбу. «Лида! Здесь Лида!» — тяжелые, пульсирующие удары крови в висках проникали в самый мозг и Проловичу хотелось изо всей силы сжать голову руками, чтобы хоть как-то унять этот мерзкий грохот.
Таксист назвал какую-то сумму. Сергей достал из кармана первые попавшиеся купюры и, не говоря ни слова, протянул их шоферу. Тот взял несколько банкнот, что-то весело крикнул на прощание и «Москвич» бодро покатил в сторону Витебска.
«Наверное, много денег взял, а я, дурак, даже не посмотрел! Недаром же он так развеселился!» — подумал Пролович, глядя вслед удаляющейся машине, которая вскоре скрылась за поворотом. «Деньги? При чем тут деньги?! Какие еще к черту деньги, если Лида попала в психбольницу?!» — Пролович медленно побрел по направлению к неприветливому серому зданию главного корпуса. Нужно было бежать, лететь, чтобы увидеть Лиду, но чем ближе Сергей подходил к зданию, тем с большим трудом ему давался каждый последующий шаг. И Пролович знал причину этой задержки — он боялся, что в сером и мрачном здание уже не найдет свою Лиду: там будет лишь тень Лида, вернее — там будет лишь телесная оболочка той, ради которой Сергей готов был прыгнуть с Кировского мости или сразиться на дуэли с любым возможным соперником…
Пролович боялся этого и нерешительно остановился возле дверей. Казалось, что никакая сила не может заставить его переступить порог этого страшного дома.
— А вот и вы! Мне утром звонил Варьянов, говорил, что вы приедете!
Сергей вздрогнул от неожиданности и, медленно оторвав застывший взгляд от ступеней, поднял глаза вверх. Перед ним стоял Боченко.
— Вы… бороду сбрили? — спросил Пролович, выдержав продолжительную паузу.
— Молодею, — улыбнулся Боченко, но тут же улыбка исчезла с его лица, едва он взглянул на посеревшего и как-то сразу осунувшегося Проловича.
«Точно средневековый инквизитор», — подумал Пролович, окинув взглядом высокую, худощавую фигуру главврача.
— Я хотел бы видеть нашу медсестру Санееву, она сегодня поступила к вам где-то часов в десять или около того.
— Понимаю. Давайте хоть войдем внутрь, а то здесь можно околеть от холода, — Боченко распахнул дверь и широким жестом предложил Проловичу войти внутрь.
— Можно пройти к Санеевой? — повторил свой вопрос Сергей, едва только они вошли в широкое фойе с низким потолком, который, казалось, нависал над головами, грозя вот-вот обрушиться вниз огромной, многотонной массой.
— У нее сейчас следователь сидит — надо немного обождать.
— Хорошо. Потолки у вас… низкие какие-то, прямо на психику давят, пробормотал Пролович.
— Да?! Никогда не обращал внимания. Вроде бы не такие и низкие. Хотя, ясное дело, раньше выше делали — экономия.
— Что с Лидой?
— С кем?
— С Санеевой?
— Сейчас трудно сказать что-то определенное, нужно будет вначале внять энцефалограмму и подождать результатов анализов. Но на первый взгляд просто сильный шок от пережитого ночью.
— И насколько это опасно?
— В принципе, это может стать толчком для развития параноидального синдрома преследования с возможными последующими рецидивами, но будем надеяться на более благоприятное течение.
— Она знает о смерти матери?
— Нет, мы сочли за лучшее пока не говорить — ее психика может не выдержать такого удара.
— А… мать. Отчего умерла?
— Пока не знаю, но следователь говорил, что у нее на шее было несколько глубоких ран, словно кто-то с огромной силой душил ее за горло. С такой силой, что пальцы проникли глубоко под кожу.
Сергей сидел на жестком и неудобном стуле и напряженно прислушивался к шагам в коридоре, отделенном от кабинета лишь узкой фанерной перегородкой. Наконец дверь открылась и в комнату вошла Лида. Следом за ней сразу же появился Боченко.
Такое знакомое и, вместе с тем, немного чужое из-за необычной бледности лицо Лиды выглядело почти серым, причем эта серость была вызвана не недостатком освещения, а огромной усталостью. Живыми оставались одни лишь глаза, но эти глаза смотрели так ясно и осмысленно, что у Проловича появились смутные надежды на то, что все пройдет и Лида скоро станет прежней.
— Сергей? — с некоторым удивлением спросила Лида и взглянула на Боченко.
— Вам можно здесь поговорить, — металлическим голосом отчеканил главврач, словно говорил с контуженной или плохо понимающей русский язык.
«Почему он разговаривает с ней, как с сумасшедшей?» — недовольно подумал Пролович и тут же спросил:
— Извините, конечно, но нельзя ли нам поговорить наедине?
— Пожалуй, — после некоторой паузы согласился Боченко. — Но только помните про ваше обещание.
— Хорошо, я сдержу его, — пообещал Пролович.
Перед тем, как привести Лиду, Боченко взял с Проловича обещание, что тот не будет говорить слишком долго и не станет особенно вспоминать о том, что произошло ночью.