— Зайдем, когда сам пригласит. На незваных гостей косо смотрят. Думаешь, медом угостят? — ещё больше заводился отец.
Тикшай решил промолчать и ни о чем больше не спрашивать.
Навоз возили в поле целый день. Домой собрались под вечер, когда кромка леса была покрыта жидкой пеленой. Ехали около глинистого кочняка, где недавно возили бревна. Сейчас и эта дорога просохла, по ней колеса катом катились. Только доехали до Кутли, навстречу — княжеское стадо. Не очень большое: около пятидесяти коров. Его вел здоровенный бык, которого боялись во всей округе. Он шел, широко расставляя ноги, и грозно мычал.
Инжеват кнутом стегнул лошадь, заставляя ее повернуть на нижнюю улицу и прибавить ходу. Стадо и подвода благополучно разминулись. Проехав немного, Тикшай обернулся, чтобы посмотреть назад, и опешил: огромный черный бык, встряхивая жирной грудью, вскачь бежал за ними. Сейчас он не мычал, только встряхивал лохматой головой, словно отмахивался от пчелиного роя.
Тикшай вырвал вожжи у отца и круто развернул лошадь в его сторону. Бык остановился как вкопанный, стал мохнатыми толстыми ногами рыть землю. Взнузданная лошадь, дрожа, плясала на одном месте. Инжеват схватил вилы с телеги и пошел на разъяренного быка. И заколол бы, не появись Кечас, отец Мазярго, с оглоблей в руках. Зло вскрикнув, он так стукнул по спине быка — тот аж присел. Здесь и Тикшай опомнился, начал хлестать его кнутом. Бык подпрыгнул, взревел, будто резали его, и бросился наутек в сторону ушедшего стада. Земля дрожала под его ногами.
Выглядывая в окна, люди вздыхали и ахали, но никто не вышел их выручать. Боялись, видать, не столько быка, сколько его хозяина.
Кечас поднял с земли оглоблю и тихо, будто виновато, сказал:
— Теперь барин с меня шкуру спустит…
— Всю вину я на себя возьму, ты здесь ни при чем, — начал успокаивать свояка Инжеват. А у самого от пережитого дрожали руки.
В своем имении Куракин живет второй месяц. До этого служил в Москве, возил царскую почту. В усадьбу перебрался после смерти отца, боялся, по бревнышку растаскают их имение. К тому же этой весной Алексей Кириллович женился, служба царская — езда из города в город — давно ему надоела. Считай, всю Россию на лошади изъездил.
Первое дело, которое начал в Вильдеманове, — поставил себе новый дом. Сегодня перед завтраком он пригласил двух своих старост, кивком головы поздоровался с ними и сказал:
— У вас теперь будет новый управляющий — Моисей Маркович Шарон. Приехал из Москвы, где возил казенные деньги. Теперь будет наши деньги беречь, — и Куракин показал на сидящего за столом черноволосого мужчину. На вид ему около сорока лет. Глаза острые, насквозь видят. Поклонился он старостам и сел на свое место.
Алексей Кириллович продолжал:
— Нуяс Ведяскин будет его помощником. И сейчас он доложит о нашем хозяйстве и расскажет, что нового в имении.
Куракин грузно плюхнулся в свое кресло, а из-за спины его вышел, семеня и то и дело кланяясь, любимец хозяина. Он был радостно взволнован и, путая русские и эрзянские слова, начал говорить:
— Земель у вашего благородия премногое количество: шесть тысяч десятин. Половина под лесом, остальная часть занята полями и лугами.
В эту минуту в зал вошла жена Куракина — Капитолина Ивановна. Все встали и поклонились ей.
— Присядь, Капа, около меня. Думаю, и тебе полезно послушать об этом, ты теперь хозяйка всему, — сказал ласковым голосом Алексей Кириллович, а сам твердым взглядом окинул Ведяскина: — Продолжай, холоп!
Княгиня, невысокая худощавая женщина, осторожно присела на скамью, застланную мягким ковром.
Ведяскин кашлянул в ладони и, погладив козлиную бороду, продолжил:
— Около речки Кутли держим крупорушку. Рядом стоят две мельницы. Белую муку каждый день по пяти возов возим на базар в Нижний.
— Мясо тоже в Нижний? — спросил Куракина новый управляющий, словно гнушаясь говорить напрямую с холопом.
— Нет, за ним к нам приезжают из Арзамаса, — услужливо объяснил Ведяскин, по-прежнему не разгибая спины. — В Нижний мы отвозим свиной жир.
Хозяин, довольный докладом и гордый за свои владения, встал из-за стола, прошелся по зале взад-вперед и, улыбаясь молодой жене, потянулся во весь свой богатырский рост.
— Ну а новенького-то что, расскажи-ка московскому гостю?
— За мельницами вырыли яму для обжига красного кирпича. Для белого — около соснового бора. С шести ям за год выпускаем семьдесят тысяч кирпичей. В них работают пятьдесят три холопа, больше половины свои, другие приезжие.
И пасека у нас, господин хороший, есть. Она находится в Ежовом овраге, там вокруг цветущие луга и липовый лес. За пчелами ухаживает мой брат, Никодим. Он такую брагу делает, выпьешь ковшик — с ног свалишься!
— Об этом бы помолчал, дурень! Повадится на пасеку Моисей Маркович — сами будете его оттуда таскать, — засмеялся барин.
Все посмотрели на нового управляющего. Тот и бровью не повел, и глазом не моргнул.