Тени колоколов

Теперь боярыню не волновала безмолвная ссора с Романовым — она живет своим умом, да и Богу они молятся по-разному. Они с Тишайшим — духовные враги.

* * *

В тот день, когда Тикшай тайно приехал к деду Леонтию, у Морозовых были гости — трое мужчин. Они с дедом спрятали короткохвостого рысака под навес, сами зашли в конюшню и стали наблюдать в оконное отверстие, что творится на улице. Вот мужики вынесли из подвала свиную тушу, свалили в телегу. Девушка-служанка вынесла что-то в большом кувшине, начала их поить-угощать.

Подошла к крыльцу Федосья Прокопьевна и сказала отъезжающим:

— Пусть Евдокия Прокопьевна в гости приедет. С Петром Семеновичем.

— Твои слова передадим сестре, боярыня, — сказал самый старший и взял вожжи. Подвода тронулась.

Морозова снова зашла в терем, а девушка с кувшином до тех пор смотрела на пыльную дорогу, пока подвода не скрылась с глаз.

— От Урусовых четыре овечьих туши привезли, а отсюда, видишь, уехали со свиной. Бояре всегда так угощают друг друга. Когда, конечно, близкие родственники, — сказал старик и сел латать хомут.

Тикшай не стал расспрашивать его об Урусовых. Сел за стол и торопливо принялся за холодную уху. Поев, спросил:

— К вам, дед, часто приезжает боярин Львов?

— Приезжает, сынок, как не приезжает. Он и недавно заезжал. Сам видел, как с Глебом Ивановичем романею пил.

Сердце парня тревожно забилось. Если Львов пошлет сюда сыщиков, сразу его поймают. Да и Мария Кузьминична может продать его — она знает, что его дед весь свой век трудится у Морозовых. Об этом Тикшай ей сам рассказал. Куда теперь двинуться, пока Стрешнев не найдет ему пристанище?

Тикшаю пришлось открыть деду, что с ним стряслось.

Тот недовольно пробурчал:

— Так тебе и надо! Не лезь к боярыням под юбку! Знай свое место!

Когда стемнело, Тикшай вернулся в свою лесную избушку. Здесь жил когда-то монах-отшельник, одновременно и сторож морозовского леса. В прошлом году он умер, и в лесную глушь больше не ступала нога человечья, если не считать деда Леонтия и Тикшая.

Тикшай живет здесь второй месяц. Дед привез ему кое-какую одежонку, ржаной муки, соли и пищаль, которую достал неизвестно где. Возле избушки ходили кабаны, рыли землю, не боясь никого, резвились лоси. Мясо только добывай, не ленись. Недалеко протекала Москва-река. А в ней рыбы — хоть руками бери! Так что с голоду не помрет. И бояться, кроме медведей, некого. Тикшай целыми днями бродил по лесу. Собирал грибы и ягоды, ловил петлей зайцев, любовался цветущими полянами, купался в реке. Но рай вскоре превратился в тюрьму. Парень стал тосковать по людям. Одиночество и зверь не всякий вынесет. А тут молодой, полный сил мужчина. Некому слова сказать. Некому душу открыть. Вокруг только деревья шепчутся да птицы поют. С ними не наговоришься!

А тут ещё дожди зарядили, как назло. Крыша у домика худая, протекает. Сегодня ночью, пока спал, Тикшай промок до нитки. Утром решил наведаться в Приречье, Давно голоса человечьего не слыхал, людей не видал. Не знал он, что деда нет в поместье: поехал в Москву отвозить гостя Морозовых. Поэтому и пришлось Тикшаю ждать ночи, бродить по саду боярскому, скрываясь от посторонних глаз. А дождь, утихший было с утра, пошел вновь. Поднялся ветер. И опять Тикшай промок до дрожи.

* * *

Федосья Прокопьевна с утра успела искупаться в речке. И, наверное, уж в последний раз в этом году. Скоро Ильин день.

Боярыня, торопясь, одевалась на берегу, когда поднялся сильный ветер, по небу побежали темные тучи. Всё обещало бурю. И она не заставила себя долго ждать. Ветер усилился. Трещали стволы больших сосен, согнулись к самой воде прибрежные ивы. Федосья Прокопьевна с трудом завязала платок на голове — легкая ткань так и рвалась из рук, норовя улететь по ветру. Свирепым быком заревел гром, засверкали молнии.

Федосья Прокопьевна, борясь с напором ветра, еле добралась до сада, остановилась, чтобы перевести дыхание. Сад шумел как штормовое море.

На пороге летнего домика стоял Прокопий Федорович и тревожно вглядывался в глубь сада: не спешит ли домой дочь. Беспокойство его с каждой минутой усиливалось. Буря разыгралась не на шутку. Где-то в саду раздался треск — видимо, поломалась старая яблоня. Послышался крик, и сквозь пелену дождя показалась несущаяся галопом испуганная лошадь, сорвавшаяся с привязи. Оборванная уздечка моталась из стороны в сторону.

Наконец он увидел дочь. Мокрая, в прилипшем к ногам сарафане, мешавшем ей бежать, она изо всех сил боролась с ветром, который пытался ее свалить, сломать, как яблоню. Но стройное тело гнулось к земле, ноги неутомимо несли ее к дому.

— Ох, батюшка, еле жива осталась! — воскликнула Федосья Прокопьевна, увидев отца.

Он молча закрыл за ней дверь и прошел к окну, продолжая наблюдать за буйством природы. В эту минуту ослепительно сверкнула молния и раздался оглушительный удар грома, словно небо над их домиком раскололось на мелкие осколки. Федосья Прокопьевна вскрикнула и кинулась к отцу. За окном, как гигантская свеча, вспыхнул старый тополь. Отец был невредим, даже спокоен.