Тени колоколов

— Батюшка, что молчишь? — принялась тормошить его боярыня. — Скажи что-нибудь! Мне страшно…

— Всё в руках Божиих, дочка! Нечего бояться. Лучше молись!

Федосья Прокопьевна без сил опустилась на колени перед божницей, подняла глаза на грустный лик Спасителя.

Параша, осеняющая крестным знамением окна и двери, тоже присоединилась к хозяйке. Женщины молились долго и горячо. Прокопий Федорович стоял у них за спиной и поклоны клал поясные, степенные. Молился, как обычно, двумя перстами.

Гроза стала стихать, ушла в сторону Москвы, но дождь ещё лил, и сверкали запоздалые молнии. Гром из разъяренного быка превратился в добродушного ворчливого деда.

Федосья Прокопьевна, перебравшись в свою горницу, сняла с себя мокрую одежду, надела сухую рубашку и распустила косы, замотанные вокруг головы: пусть волосы высохнут побыстрее. И вдруг заметила мелькнувшую за окном тень. Подошла к окну поближе. За слюдой — лицо мужчины. Потом — рука и тихий стук. Сердце боярыни вздрогнуло:

— Кто там?

— Отвори, боярыня! Промок я насквозь.

— Кто ты?

— Открой, узнаешь!

Словно околдованная низким бархатным голосом, Федосья Прокопьевна ответила:

— Зайди за угол, там дверь. Сейчас отопру.

Спрашивая себя, зачем она это делает, прошла, крадучись, в коридорчик, открыла дверцу, ведущую в сад. Перед ней стоял высокий крепкий парень. Мокрая рубаха облепила могучие плечи, по светло-русым волосам стекали струйки дождя. Он в упор смотрел на нее. И тут только Федосья Прокопьевна вспомнила, что она почти нагая, в одной рубашке, с распущенными волосами.

— Что глаза пялишь? Бабу никогда не видел?

— Такую — впервые…

— Ишь ты, оценщик какой!.. Молодой, а ранний.

— Будешь ругать, боярыня, аль погреться пустишь? — Пока он стоял в дверях, на полу с него натекла лужа. Да и самой Федосье Прокопьевне стало холодно.

— Идем! Только тихо, услышат— греха не оберусь.

— Куда идти-то? Темно, ничего не вижу…

Федосья Прокопьевна взяла парня за руку, молча повела по коридорчику в горницу. Завела, усадила на скамью.

Ужасаясь своим словам и действиям, помогла незваному гостю снять мокрую рубаху, принесла с постели покрывало, закутала его.

— Так теплее?

— Спасибо, Федосья Прокопьевна, теперь не умру…

— Ты знаешь, кто я? А сам как сюда попал?

— Шел, шел и пришел… — горячим шепотом отозвался Тикшай.

Боярыня смущенно опустила взор, кровь в ней кипела, руки не слушались разума, они так и тянулись к парню — дотронуться до его мускулистых плеч, упругой гладкой кожи, мокрых густых волос.

— Ох, да ты босой?

— Сапоги на крыльце бросил. Грязные они…

— Надо же их немедленно просушить. Пойду принесу, сиди тихо. — И она выпорхнула из горницы от греха подальше.

В коридорчике наткнулась на Парашу. Обе от неожиданности испуганно вскрикнули.

— Ты чего здесь? — смутилась Федосья Прокопьевна.

— Я к тебе, боярыня. Боюсь одна спать. В окно кто-то заглядывал.

— Это тебе почудилось! Никого на улице нет. Иди ложись и меня не пугай, — строго приказала Морозова.

Параше ничего не оставалось делать, как вернуться в свою каморку, на свою скамью.

Боярыня занесла сапоги, сунула их за печку.

— Тебя бы одеть в сухое. Да нет у меня ничего, кроме сарафанов. — Страх куда-то ушел, и Федосья Прокопьевна чувствовала себя возбужденной и счастливой. Она легко порхала по горнице, не спеша оделась и заколола волосы. При этом наслаждалась, впитывая жадные восторженные взгляды парня.

— Ничего, у меня горячая кровь. Портки на мне и так высохнут… Хотя было бы лучше их тоже снять, как рубаху.

— Ну-ну, уймись, бесстыжий! — вспыхнула от откровенного намека боярыня. — Да глаза свои наглые отверни, насквозь пробуравил.

— Что ж на красоту не посмотреть! Бог мне только одну жизнь дал. И рай, и ад — всё перед нашими глазами. Зачем же от рая отказываться, если пришла пора его увидеть.

— О чем это ты, парень? У тебя не жар? Ты не бредишь? — Она подошла, приложила ладонь к его лбу.

— Это не жар, а любовь. — Он взял руку боярыни, поцеловал и приложил к груди, в которой гулко билось молодое сердце. — Слышишь, как оно стучит?

У Федосьи Прокопьевны закружилась голова, она отдернула руку, пытаясь отойти от него. Но он держал крепко.

— Прошу, боярыня, не уходи! И не бойся меня. Сейчас высохнет моя рубашка, и я уйду…

«Что я делаю? — думала Морозова. — Стыд-то какой! Что парень обо мне подумает? Я ведь даже не знаю, кто он». Она ещё раз попыталась вырвать свою руку:

— Пусти, дурной! Это нехорошо…

— Нет, хорошо. Сейчас тебе очень хорошо. И мне тоже…

— Но так нельзя. Уходи!

— Ты ведь не хочешь этого. — Руки парня, горячие, сильные, обхватили боярыню за талию.

Ещё мгновение, и она потеряет самообладание и пропадет! Изо всех сил Федосья Прокопьевна толкнула его в грудь. Он упал, а она, отбежав на безопасное расстояние, тяжело дышала. Парень поднялся, сел на скамью, привалившись к стене, продолжал смотреть на женщину.