Тени Лордэна

Затем папа Гил приказал любыми средствами измельчить тушу и вновь предать её огню. Мы одолжили у строителей большую двуручную пилу и отняли заново отросшие культи. Не сказал бы, что это было очень трудно, но мне казалось, что человеческие плоть и кости должны были пилиться куда легче и быстрее, если сравнивать со всеми иными нехорошими вещами, что мне приходилось делать на службе у императора, да и к тому же крови из ран вытекало как-то маловато. Да, всё верно, я постоянно участвовал в распиле мертвяка. После битвы Гилеаонр лично воздал хвалу моей стойкости и заявил, что все оставшиеся в живых бойцы в своём спасении были обязаны именно моему меткому выстрелу. Этим подвигом я завоевал его симпатию и безграничное уважение и стал его главным помощником в деле окончательного уничтожения демона. Так вот. Бёдра плечи отпилили, затем распилили его пополам, немного выше пупа, и вот здесь пила уже заметно вязла, плоть слипалась, а временами и вовсе казалось, что нечто пыталось изнутри вытолкнуть инструмент. После мы хотели сразу же приняться за распил грудной клетки, но это нам сделать не удалось. Рёбра оказались чертовски прочными, а потому прорезаться дальше кожи и мышц у нас не выходило, а стоило нам снять пилу с раны, как она затягивалась в считанные минуты, не оставляя за собой ни единого рубца. Увидев нашу неудачу, Гилеанор взялся за меч и попробовал разрубить тело, но лезвие тоже не смогло глубоко проникнуть и отскочило назад. Тогда он приказал приставить тело к стене и нанёс серию сильных уколов, но безрезультатно. Затем Гил попытался вонзить меч в обход рёбер, просовывал острие меча в обрубок шеи или пробовал проникнуть внутрь со стороны желудка, но плоть будто бы становилась каменной и не позволяла стали проникнуть к нему — сердцу! Источнику и хранителю их жизни. Разок мы взяли рогатину и попробовали впятером навалиться на обрубок туши, но и это не помогло. Мы словно бы пытались гнилыми зубами раскусить стальной орех.

Но ведь должен был быть способ его убить? Как-никак двое его дружков, если они в своей сущности были подобны ему, сгинули в том пожаре. Я подозревал, что дело было в той самой вспышке, что произошла перед ним, но наш боевой капеллан, умевший применять кое-какие простенькие заклинания света, увы, не был подлинным паладином. Он, конечно, пробовал освятить или прожечь хиленьким лучом проклятое тело, но особого эффекта это не возымело, а возникшие мелкие раны заживали буквально на глазах. Казалось, что мы зашли в тупик и что нам придётся до конца дней отрезать куски мяса от бесконечно растущего мертвеца. Были бы мы каннибалами, то нам более никогда бы не пришлось голодать. Однако же всё переменилось в то утро, когда я с ещё несколькими людьми отлучился к протекавшей мимо Грозного небольшой речушке чтобы мальца освежиться. Раздевшись догола, я по какой-то причине засмотрелся на свои отметины, к виду которых я, разумеется, давно привык, и в тот момент меня осенило. Осенило так, что я едва не бросился назад в крепость с голым задом.

Ещё в Штрагендросе во время обучения нам наказали следить за сохранностью наших магических рисунков, потому что если их слишком сильно повредить, к примеру случайно содрать кожу или нечаянно обгореть, то они перестанут действовать, и вся наша магия безвозвратно исчезнет. Вспомнив это, я подумал, что раз я, лишившись пары лоскутов кожи, потеряю все свои способности, то может быть если лишить чудовища той мистической печати, что проявлялась на его груди, то и оно ослабнет и станет беспомощным? Папа Гил внимательно выслушал мою идею. Вполне очевидно, что часть с моей личной историей я опустил за ненадобностью. Никаких других идей в запасе не было, а потому Гилеанор без лишних препираний дал мне полный карт-бланш на эксперименты с телом.