Прежде всего он высматривал ту самую деревенскую парочку, ожидая, что их силуэты вот-вот промелькнут вдали меж деревьев и кустов, а его уши уловят беззаботных и полный радости смех. Однако они всё никак не желали дать ему знать о своём присутствии, а всё что он слышал были шелест листвы и грубая, полная ругательств речь споривших между собой охотников. Сделав два круга и видя, что свита Осгата уже седлала коней и собиралась покинуть поляну, Хромос подумал, что на сей раз воспоминание сохранит аутентичность, но тут его взгляд среди коричневых и зелёных красок леса выцепил беловато-жёлтое пятно на одном из массивных стволов. Опасаясь, что в любое мгновение призрачное ведение может оборваться, капитан через коряги и низкие заросли кустов подбежал к подозрительному дереву и увидел, что на крючковатом суке висел очищенный и отмытый от остатков плоти бараний череп, окружённый венцом из вороних перев и украшенный свисающими с его рогов бус, нанизанных на верёвочки из седых, практически белых человеческих волос. На лбу барана был изображён какой-то магических символ, и не было никаких сомнений в том, что начертан он был именно человеческой кровью.
Отринув все средства предосторожности, Хромос снял с дерева ведьмину поделку, которая в равной степени могла оказаться оберегом, жертвоприношением, изображением тёмного божка или же носителем страшного проклятия, чтобы попытаться хоть как-то изучить её и может даже выяснить причину её внезапного появления. Однако едва он приступил к осмотру, как вещица принялась таять в его руках, обращаясь чёрным туманом, который, просачиваясь сквозь его пальцы, падал длинными, тонкими струйками вниз и тягуче растекался между стеблей травы.
Вслед за костяным талисманом и все прочие объекты стали терять форму, выцветать и превращаться в единую пушистую и текучую массу, которая вновь пришла в активное движение, подготавливая сцену для нового акта из театральной постановки длиною в жизнь.
На сей раз живой и своевольный туман не стал просто стелиться по земле. Две колоссальные волны поднялись из глубин этого блистающего океана и помчались навстречу друг другу, точно хотели смять оказавшегося между ними Хромоса, но они замерли на расстоянии ста шагов, и их верхушки стали сгибаться вниз, пока они не соприкоснулись, образовав тем самым высокий свод. Облачные массы сжимались и уплотнялись, приобретая очертания арок, колон и лепнины бежевого и желтоватого оттенка. Из земли выросли многочисленные ряды жёстких, лишённых подушек скамей, на которых, тоскливо сгорбившись, сидели десятки, если не пара сотен человеческих фигур в тёмных одеждах.
Спустя ещё несколько мгновений, капитан стоял на ковровой дорожке, ведшей от входных дверей через весь неф к алтарю, возле которого был теперь поставлен массивный, лакированный гроб, накрытый большим шёлковым одеялом, расшитым картинами из жития святых воителей и непорочных дев. На передних лавках по правую руку от проводившего отпевание пастора сидели члены семьи Нейдуэн, а по левую руку разместились ближайшие родственники жены усопшего — Макрейны, а друзьям были отведены все оставшиеся дальние скамьи. Сама же Аллейса, надевшая траурное платье с закрывавшей её заплаканное лицо чёрной вуалью, сидела возле державшего её за правую руку Осгата и ежеминутно вытирала слёзы со щёк кружевным платком. Подросший Хромос с Деадорой сидели возле матери, сжавшись в комок и уставившись в пол. С того дня, как в их дом принесли дурные вести, у них испортился сон и пропал аппетит, так что юный румянец покинул их лица, и они выглядели болезненно и немощно, не пытались ёрзать на месте или высматривать что-то интересное, как это обычно бывает с непоседливыми и невнимательными детьми на затяжных службах.
В водружённом на подмостки гробе не было тела. Его заменяли несколько пудов земли, взятых близ родового замка Нейдуэнов, где Гэлсар провёл своё детство. В эту рыхлую почву были обильно замешаны пепел и перетёртые в порошок кости, оставшиеся после церемониального сожжения быка, а также некоторое количество пахучего мира. По завершении церемонии гроб не будет отправлен в родовой склеп, чтобы быть заключённым в резной каменный саркофаг среди почивших праотцов, а будет зарыт на церковном кладбище, как обычно поступали с мещанами и мелкими рыцарями. Древняя семейная традиция была нарушена по той причине, что в склепе могли лежать только настоящие останки человека, пускай от него осталась одна голова или хотя бы мизинец ноги, но от Гэлсара не осталось ничего.