Тени Лордэна

— Я знал, что ты меня не подведёшь, — Хромос ещё раз обнял друга, а после накинул капюшон на голову. — Мне пора идти. Не пытайся меня искать. Я сам пришлю тебе весточку, когда придёт время для новой встречи. А теперь иди к Хейндиру и береги себя…

Глава XVIII «Вестник Рока»

Над погрузившимся в непроглядный мрак городом стоял дикий вой тысячи нечеловеческих голосов, упоённо певших оду погибели. Безмолвные и мрачные громады грозовых туч летели сквозь бездонные просторы ночного неба, словно разъярённые, косматые бизоны по бескрайним прериям, сметая всё на своём пути. Рассвирепевшие ветра нещадно хлестали воды залива, поднимая высокие волны, чьи пенные, клокочущие гребни то и дело вспыхивали белыми дугами посреди чернильных вод, отразив серебряный свет показавшегося на миг лунного диска. Как шайка бесстыдных разбойников, они набегали на дремавшие у причалов корабли, раскачивали их, побивали борта, так что те начинали жалобно стонать под напором стихии. Пеньковые канаты швартов, натягивались, точно жилы в сжатых пальцах, силясь удержать деревянную тушу на месте, но сколько бы в них не было решимости, ей было не дано обуздать могущество беснующейся пучины. Издав жалобный треск, они лопались и бессильно валились в воду, а получившие свободу суда тут же набрасывались на скованных собратьев, и под бранные крики матросов начиналось сражение, где вместо мечей были мачты, вместо одежд паруса, а разлетавшиеся во все стороны щепки подменяли свежую кровь.

Сразу после заката на дорожках дворцового сада были разведены огромные костры, заливавшие всю округу зловещим алым сиянием, так что со стороны казалось, что во дворце занялся пожар. Однако теперь от них остались только обуглившиеся скелеты толстых брёвен. Примчавшийся из-за морей ураган распалил их, дав пламени вздохнуть полной грудью, наделил его невиданной мощью, которая тут же его и сгубила. В считанные мгновения огонь истратил всю пищу и познал смерть в рассвете сил, и лишь редкие хлопья тлеющей золы вырывались из бездыханных останков, чтобы унестись к звёздам. Цветочные кусты и плодовые деревья лихорадочно тряслись, теряя молодые листья. Они чувствовали боль, но не имели ртов, чтобы издать полный страдания вопль, и только размахивали руками, порождая свист и шелест, в котором тонули все прочие звуки, будь то шаги или гневные крики приказов. Державшие ночное бдение рыцари бродили по тропинкам, шатаясь в стороны как распоследние пьяницы, завидуя товарищам, безмятежно спавшим в тёплых комнатах, и проклиная дурную погоду, не приносившую ничего иного, кроме бедствий и разрушений. Может быть, что именно по этой причине она была столь мила сердцу Янса. В подобные ночи он наконец-то оказывался в родной стихии, в которой он растворялся и с которой он всецело сливался, обретая истинную силу, недоступную ему при крикливо пошлом сиянии жизнерадостного солнца.

Облачённый в полное боевое снаряжение убийца неподвижно лежал на краю пологой крыши, как бы растёкшись по ней и слившись с окружавшими его тенями. Сквозь продолговатые прорези маски он внимательно следил за перемещением тусклых, трепещущих огоньков увесистых фонарей, кропотливо запоминая маршруты оберегавших дворцовые стены патрулей. Чем дольше он наблюдал, тем больше находил прорех в организованной на широкую ногу охране, которые бы позволили ему без особого труда проникнуть внутрь, даже не прибегнув к главному козырю — невидимости. Впрочем, на сей раз подобная лёгкость вызывала у него какое-то тягостное предчувствие, словно все опасности сговорились между собой и решили расчистить ему путь к заветной цели, а самим собраться в одном месте и терпеливо дожидаться его там, дабы в одночасье нанести единый, сокрушительный удар. И снова его посетили едкие и навязчивые мысли о том, чтобы бросить эту дурацкую затею с кровной местью, с наивной игрой в славного героя, бравого защитника людей и поступить так, как он привык это делать на протяжении всей своей никчёмной, полной бесчестия и вероломства жизни.

Янс неспешно отлип от покрытой тонким ковром сырого мха черепицы, присел на корточки и завёл руки за голову, чтобы снять маску — своего давнего напарника, ни разу его не подводившего и не предавшего. Держа её развёрнутой к себе лицом, он всмотрелся в её пустые, бесстрастные глазницы, за которыми нельзя было разглядеть ни огней фонарей, ни блеска редких звёзд. В них он видел отражение мрачных и запятнанных глубин собственной души, в которых спустя многие годы жестокого кровопролития, каким-то чудом ещё барахтались, не желая утонуть и быть поглощёнными, последние благие устремления, присущие всякому человеческому существу. Из последних сил они обращали к хозяину пламенные речи, которые тот прежде игнорировал или слушал лишь краем уха, посмеиваясь над этими вздорными, романтическими идеями, но теперь Янс внимал им во всей полноте, и каждое их бойкое и проникновенное слово отдавалось гулкими ударами израненного сердца.