Тени Лордэна

Как вы уже могли прежде заметить, несмотря на всё своё сказочное богатство, а может что и именно благодаря ему, ведь богатство одних неизменно соседствует с нищетой других, потому как если два человека имеют одинаково много или одинаково мало, то никто из них не может быть назван ни богатым — ни бедным, ибо они равны в своих достатках и лишениях, и только когда мы прибавим к ним мерило в лице третьего человека, который будет иметь отличное от них имущество и будет отягощён иными жизненными заботами, малопонятными для первой двоицы, мы наконец-то сможем узнать — были ли они прежде богаты или всё же бедны, и чем ярче сверкает необузданная в своей глупой чрезмерности и безобразной крикливости роскошь, тем ужаснее чернеет подле неё голодное отчаяние бесплодной нищеты, и каждое из них по-своему портит людскую натуру, извращает её добрые черты и, сбив с праведного пути, толкает человека к злодеянию против собрата, однако же именно на месте их пересечения, где контраст гниющего изобилия и холодного запустения буквально режет глаза и зажигает в душе пламень праведного гнева, от которого в разуме начинают закипать мятежные идеи, требующие уничтожения текущего порядка, именно там зыбкое намерение имеет куда больше шансов переродиться в твёрдое и решительное действие, которое одними будет названо тяжким преступлением и кощунственным посягательством на незыблемые и священные устои общества и права достойной личности, а иными будет превознесено и воспето, как героическая борьба за восстановление попранной справедливости, но всё же я нынче не намерен ещё глубже вдаваться в этот давнишний спор, не стихающий по сей день, и потому оставлю дальнейшие рассуждения на совесть и волю читателя, ну а сам только скажу, что всё вышеперечисленное привело к тому, что в Лордэне имелся не один десяток маленьких, тёмных и сырых каталажек при сторожевых постах, куда без лишних разговоров бросали всех буйных и недовольных, чтобы те, оставшись без нормальной еды и потеряв от неудобства и беспокойства сон, могли хорошенько поразмыслить над своей жизнью перед тем, как их спустя несколько дней заточения вышвыривали за порог, подгоняя всяческими угрозами и щедрыми тумаками, а в дополнение к ним за чертой самого города были устроены несколько каторжных дворов и были воздвигнуты пара полноценных тюрем, где уже куда более опасные и убеждённые в собственной правоте преступники могли проводить долгие месяцы, незаметно сливавшиеся в целые года и десятилетия, и самой страшной из этих темниц был «Утёс».

Старинная крепость квадратной формы стояла на самом дальнем островке узкой гряды, вытянувшейся на несколько сотен шагов в море. Высокие и отвесные скалы, больше походившие на обломанные колоны исполинского храма, разрушенного вековыми штормами, были соединены между собой каменными мостами, прокладывавших единственный путь с большой земли на остров и с острова на большую землю. Бесноватые, не утихавшие даже в безветренную погоду волны с короткого разбега налетали на гранённые глыбы, ловко взбирались по ним на пять-семь локтей вверх и разлетались белыми хлопьями пены, чтобы собраться у их подножья, отступить, обнажив густо поросшие бурыми водорослями и облепленные гроздьями моллюсков корни скал, а затем снова разбиться он них в новом ветке бесконечного цикла, призванного медленно, но верно стереть могучие и горделивые столбы в песок. Любой корабль, который бы решился причалить к отвесным берегам непременно бы разбил о них все борта и пошёл ко дну, если прежде его днище не оказалось бы вспорото острыми подводными скалами, что уж тут говорить о человеке, который бы осмелился преодолеть эти дьявольские, бурлящие сотней мелких водоворотов воды вплавь. Сам же тюремный замок был довольно-таки мал, не обладая особо толстыми стенами, и в нём не было ничего сверх самого необходимого, а потому узники круглыми днями и ночами просиживали штаны в тесных камерах, где им дозволялось только жрать, спать и гадить, и это бытие забитого скота рано или поздно, но с фаталистической неотвратимостью обращало заточённых людей в этот самый скот, но отнюдь не смиренный, а озлобленный и жестокий, что приводило не к желанному исправлению, но к дальнейшему уродованию заблудших душ.

На берегу, недалеко от первого моста располагалась крошечная деревушка в десяток бревенчатых домишек, где обитали одни только стражи, да тюремные работники, потому как никакой здравомыслящий человек не захотел бы по собственной воле селиться в таком поганом, пропитанном людскими несчастиями месте несмотря на всю его природную живописность. Из-за угла слегка покосившейся конюшни на пяток голов, прильнув плечом к почерневшим, полупрогнившим брёвнам, стоял Хромос и следил за мостами, изредка прикладывая подзорную трубу к усталым глазам. Было раннее утро, поднявшееся из-за линии горизонта солнце окрасило небеса в розовые и нежно-фиолетовые оттенки, на которых лежали тёмные кляксы облаков и чёрная тень Утёса.