Тени над Гудзоном

— Простите, но я действительно так скажу. Это какая-то форма шизофрении. Не надо быть крупным специалистом, чтобы поставить диагноз. Когда вы говорите, что хотите убежать от общества, вам кажется, будто вы оригинальны, но уверяю вас, что есть тысячи, сотни тысяч таких случаев, как ваш, и они пользуются более или менее сходными с вашими аргументами.

— Может быть, может быть. Я не могу вылезти из собственной шкуры.

— Вам стоило бы полечиться. Может быть, при помощи психоанализа. Но вы этого не сделаете. Вы вроде бы убежите на год или на два, а потом это тоже вам надоест, ведь убегать некуда, все это невроз, а всякий невроз наивен. Вы правы, общество никуда не годится. Однако это та планета, на которой мы вынуждены жить. Может быть, потом что-то изменится…

— Будь что будет.

— Кто-то должен был испытать шок от всех этих событий. Судя по тем страданиям, которые обрушились на евреев, можно было ожидать общенационального нервного срыва. Однако евреи — здоровый народ. Иногда я думаю, что они даже слишком здоровый народ.

— Вы имеете в виду — тупой.

— Называйте как хотите. Мы больше не можем вернуться к старому. То, что происходит сейчас в Палестине, это интересный эксперимент, но там снова полагаются на чудеса. Арабы — не лучше нацистов. Кроме того, там вырастает еврей, который так же далек от вашего отца, как будут далеки от него ваши внуки.

— Там, по крайней мере, они не смешиваются с иноверцами.

— Вырастут гои, говорящие на иврите. У вас те же самые иллюзии, что и у Бориса Маковера. Религия пережила банкротство. Все религии. Бог ни к кому не явился и никому не сказал, чего Он хочет. Танах — великолепное произведение, но оно было написано людьми, а не Богом. Все это дело — евреи, иноверцы — искусственное, преходящее, как клещевина пророка Ионы.[366] Современные евреи ничуть не более развратны, чем царь Давид. Те польские евреи, которых вы знали, были исключением не только в мире, но и в еврейском народе.

— Это были единственные люди, которых я могу ценить.

— Ну и цените, только больше некого ценить. Нынешняя ортодоксия — насквозь светская. К кому вы убежите? Куда бы вы ни пришли, вас неизбежно постигнет разочарование. Еврейство, особенно тот его сорт, который мы знали, было попыткой игнорировать этот мир, законы природы, историю. Он возник в гетто и погиб в гетто. В Вильямсбурге и в Меа-Шеариме[367] евреи пытаются отстроить его заново. Но их опять разгонят. И самое главное — вы не можете этого делать без веры, без того, чтобы верить в каждую букву книги «Шулхан арух» и книги «Зогар».

— Я возненавидел этот мир. Это точно.

— Ну да. Тут есть что возненавидеть. Но хотя бы в Бога вы верите? Я имею в виду именно Бога, а не его проявление в этом мире?

— Да, верю. Кто-то ведь управляет этим миром, какая-то сила, которая видит и знает. Я верю даже в Божественное провидение.

— Ну, значит, в вас есть больше веры, чем в большинстве ортодоксов. Но что вы можете сделать с этой верой? Если Бог желает молчать, никто не заставит Его говорить.

— Необходимо Его открыть, как открыли законы природы.

— Что ж, попробуйте. Ясно одно: Анна и вы — не пара. Вы будете искать Бога до самой смерти, и в последнюю минуту вашей жизни вы будете знать о Нем ровно столько же, сколько знаете сейчас. А что с профессором Шрагой? Он тоже всю жизнь искал Бога и в итоге нашел какую-то сумасшедшую бабу, лгунью, шарлатанку. И все это сразу, одновременно.

— Но где-то ведь обязательно должен быть свет!

— Где? Ну, может быть… Сам я тоже нуждаюсь хоть в малой толике света…

Глава двадцать вторая

1