Тени над Гудзоном

У него были наготове оправдания всех его поступков. Неужели счастье не является единственной целью каждого человека, каждого существа? Неужели есть разница, хотят они наслаждений на этом или на том свете? Даже тот, кто бежит от счастья, ищет счастья. Даже тот, кто совершает самоубийство, ищет покоя. Философы просмотрели главное: человеческую погоню за счастьем. У него, Грейна, была своя собственная философия: счастье — это божественность, божественная особенность. Когда человек счастлив, исчезают все трудные вопросы. Человек соединяется с Богом. Так называемые неодушевленные предметы счастливы, поэтому они никогда не ошибаются. Однако живым дается дар, представляющий собой более высокую ступень счастья: свобода. Свободный выбор возможен только тогда, когда есть счастье и несчастье, правда и ложь, успех и провал. Свобода обязательно идет рядом с индивидуальностью. Покуда человек является телом, он вынужден, как гласит еврейская поговорка, сам устраивать себе субботу: искать свое маленькое счастье в бесконечном море благодушия… Эта борьба является, наверное, частью Божественного плана. Лучше всего разъясняет это каббала: чтобы стал возможен акт Творения, бесконечности пришлось потесниться. Этот мир представляет собой остров несчастья посреди моря счастья. Судьба человека состоит в поисках самой сути бытия…

Анна дремала или, может быть, притворялась дремлющей. Ей пришлось пройти через новые скандалы с отцом и со Станиславом Лурье. Он не давал ей забрать свои вещи. Он схватил ее за шею и попытался задушить. Он схватил ее меховую шапку и разорвал на две половинки… Теперь Анна откинула голову на спинку вагонной скамьи. Ее веки спали, но губы улыбались. Казалось, они беззвучно говорят: «Оно того стоило… Теперь я добилась своего…» Она подтверждала теорию Грейна о том, что страдания — это нечто кажущееся. Единственной реальностью является наслаждение… Грейн что-то царапал карандашом в записной книжке. На протяжении многих лет он делал наброски для своей будущей книги. Он пытался создать своего рода новый гедонизм: счастье — это вещь в себе… Путь к счастью — это путь к Богу… Сам Бог не исчерпал всех счастливых комбинаций… Он обязательно должен приходить к созданным Им, чтобы развивать Божественные силы…

Нет, эти мысли Грейн не мог выразить никакими словами. Он писал свои заметки на иврите, на идише, по-немецки, знаками, которые только он один мог расшифровать, символами, значение которых было известно только ему одному. При этом он рисовал всяких человечков, цветочки, страшилищ с рогами, клыками, хвостами, плавниками. Если божественно все, как считает Спиноза (а так обязательно должно быть!), тогда божественна и его, Грейна, мазня, каждая черточка, которую оставляет его карандаш, каждое бурчание в его кишках. Он принялся писать шрифтом, принятым у переписчиков священных текстов, как, бывало, делал его отец, переписчик реб Янкев. Потом Грейн перевернул страничку и принялся рисовать обнаженную фигуру. Грех? Вся институция супружества — человеческая выдумка. Пережиток рабовладения. Нельзя заключать контракт по поводу чего-то, что целиком зависит от эмоций…

Анна открыла глаза:

— Что ты делаешь?

— Ничего-ничего.

— Что ты там рисуешь? Ну-ка покажи!..

Она рассматривала его каракули искоса, чуть насмешливо, пытливо. «Интересно, что сказал бы по этому поводу психоаналитик? — думала Анна. — Этот человек полон комплексов. Кто знает, что делается в его мозгу, который был и остается мозгом ешиботника? Ну а что происходит в моем мозгу?..» Грейн и Анна взяли для этой поездки спальные места в купе, но сейчас, днем, сидели в обычном вагоне. Анна взяла Грейна за руку:

— Мы едем, не так ли?

— Да, дорогая. Это факт.

— Я сама не верила, что до этого дойдет…

— Я молю Бога только об одном: чтобы Лурье не наделал глупостей.

— Что бы он ни натворил, это не твоя вина. Никого нельзя заставить любить. И никого нельзя заставить жить…

— Я не хочу никого доводить до самоубийства.

— Он будет жить, он будет жить… Он слишком любит себя самого. Я больше боюсь за папу. Я тебе кое-что скажу, только не пойми меня превратно: я готова пожертвовать им ради тебя.

— Это страшные слова!

— Это чистая правда…